До особого распоряжения - страница 9

Здесь должны работать мусульмане.

Камил не успевал записывать, только мотал головой, обещая запомнить.

Турок почувствовал, что зашел чересчур далеко в серьезном разговоре с этими голодными ребятами.

Он внимательно осмотрел сероватые скуластые лица и ушел, твердо, спокойно, не оборачиваясь.

На обед, как обычно, была миска теплого супа. Удивительно быстро остывал суп, жиденький, с

редкими рисинками, с бледными пятнами жира. Кусочек хлеба был липкий, сырой. Следы от него

оставались на пальцах.

После обеда Рустам недовольно проворчал:

- Зачем ты связался с этим?

Он имел в виду офицера и бумажку, на которой Камил нацарапал несколько слов.

Камил только пожал плечами.

Ночью ребята вздрагивали, просыпались от выстрелов. Недалеко от интерната, по Абрамовскому

бульвару, проносились кавалеристы. Этот торопливый цокот и гулкие выстрелы напоминали о кишлаке.

Перед рассветом снились убитые, мутные, заискивающие глаза Джумабая и пожар.

Огромное пламя упорно лезло на Айкар. Синеватые полоски снега таяли, и вот уже горная речка

клокотала по кривой улочке кишлака.

Пожар снился часто.

Комиссия обходила интернат. Ей нравилось здание, восхищал сам факт, что в помещении женской

гимназии сейчас учатся сироты и дети бедняков.

Особенно радовался кругленький, розовощекий представитель в очках. Очки ему мешали. Он то и

дело их поправлял, сдвигал к переносице, чтобы лучше рассмотреть вещи, оставшиеся от благородных

девиц, вытаскивал из книжного шкафа толстые книги в золоченых переплетах, перелистывал, искал

картинки. Приходил в восторг, рассматривая репродукции знаменитых картин. Потом, спохватившись,

строго осуждал:

- Ай-яй-яй... Голые женщины... К чему вы держите эту грязь, товарищ директор?

Директор никогда не заглядывал в книги. Его заботило то, как накормить огромную ватагу, одеть,

обуть. Это был измотавшийся, усталый человек безо всякого опыта и малейших способностей к

хозяйствованию. Его, как он говорил, «бросили» на интернат, а он мечтает вернуться на

железнодорожную станцию, к своим вагонам.

Директор развел руками, смущенно покашлял в кулак, пообещал немедленно вышвырнуть «дрянь»

или сжечь ее.

За спиной директора выстроились преподаватели. Турки стояли будто на смотру: руки по швам.

Только русский с веселым видом изучал комиссию, с трудом сдерживая себя, чтоб не вмешаться.

Когда турок взглянул на Камила, тот понял его по-своему, ловко вынырнул из молчаливой толпы ребят

и проскочил между взрослыми.

8

- Дяденька!

Услышав неожиданно детский голос, член комиссии вздрогнул, на лету подхватил падающие очки и

отдал тяжелый том директору.

- Что тебе, мальчик?

Рядом с массивной фигурой гостя Камил выглядел совсем маленьким и худым.

- У нас нет учебников, карандашей. У нас нет рубашек. У нас очень холодно.

- Так, так, - бормотал член комиссии.

Разгорячившись, Камил продолжал:

- У нас должны быть только мусульмане. Учителями.

- Так, так.

Камил сжимал в кулачке бумажку.

- Ну-ка, мальчик, подай сюда.

Камил нерешительно протянул скомканный листок.

- Кто тебя научил, мальчик?

Камил молчал.

- Вот вы кого воспитываете? - Гость нервно сложил бумажку пополам. - Ну хорошо. Еще поговорим об

этом.

Несколько дней Камил ходил по интернату героем. У турецкого преподавателя он стал любимчиком.

Рустам неодобрительно косился на друга. А Камил приносил от турка книги восточных поэтов. Стихи

читали запоем, заучивали наизусть. До глубокой ночи шептали удивительные строки.

А по Абрамовскому бульвару по-прежнему проносились всадники. Двадцать третий год в Самарканде

был тревожным.

Однажды Камил пришел поздно. Рустам ни о чем не спрашивал, ждал, когда заговорит друг.

- Был у эфенди, - коротко сообщил Камил.

Он быстро нырнул под жесткое серое одеяльце, свернулся калачиком и сделал вид, что заснул.

Ребята глубоко дышали во сне, кто-то вскрикивал. Опять, вероятно, Мавлян. Его отца сожгли басмачи.

До сих пор Мавлян вздрагивает при легком треске вспыхнувшей спички, с испугом глядит на мутные