Каждая женщина — бунтарь по натуре, причем бунтует она исключительно против себя самой.
О. Уальд
Борьбу с провинциальным светом я решила начать с вдовствующей миссис Эванс, к которой отправилась после обеда, прихватив скромные подарки из своих запасов. Она приняла мои дары, а именно: прекрасное дорогое кружево, зонт от солнца и белоснежные шелковые перчатки, с каменным лицом, похоронившим рвавшие изнутри эмоции. Попивая чай, Шарлотта едва приоткрывала губы, а я побаивалась, что ее прорвет жуткими словесными излияниями. Наконец, это случилось:
— Я восхищаюсь вами, леди Блайт! Вам неважно, что о вас говорят. Вы выше сплетен.
Ох, значит, дела мои совсем плохи. Я пила чай медленными глотками, не сводя с нее глаз.
— А вам важно, миссис Эванс?
— О, конечно, — огорчилась она. — Я бы этого не вынесла. Я не такая сильная, как вы. Мне все кажется, что миссис Бейли и мадам Кюнтен могут меня неверно понять…
Кажется, я начинаю соображать, в чем дело. Я отставила чашку и обратилась к Шарлотте с самой теплой из своих улыбок:
— Значит, мнение этих дам очень вам ценно?
— О, миссис Бейли и мадам Кюнтен — образчики порядочных леди, — она потупилась, — им не так просто угодить, — она глянула на мои подарки. — О, эти вещицы так милы, но мадам Кюнтен их явно осудит.
— Значит, выглядеть изысканно — это плохо, миссис Эванс?
— Здесь это не приветствуется…то есть дамы сочтут это слишком вызывающим…
— Но разве вам не нравится? В Лондоне, допустим, все женщины ходят с подобными зонтами, и, скажу вам по секрету, давно не носят корсетов на китовом усе. Если вы мне позволите, Шарлотта, то при следующей встрече я покажу вам изысканное белье, которое сейчас в моде, и от которого все мужчины сходят с ума.
Миссис Эванс залилась румянцем и, выкручивая пальцы, коротко и нервно рассмеялась:
— Но я не знаю… если кто-нибудь увидит…
— Ну, кто, кроме любимого мужчины, может увидеть? — я ободряюще похлопала ее по руке.
— Леди Блайт, я вдова…
— Но ведь вы не собираетесь ставить на себе крест, дорогая? Вы молоды и красивы.
— Леди Блайт! — воскликнула она, смущенно припадая к краям чашки.
Я раскрыла зонтик, демонстрируя ей невероятный плетенный узор, и глаза Шарлотты загорелись, как у шкодливого ребенка, увидевшего конфету. Она потянулась к нему, а я возликовала:
— Миссис Эванс, я надеюсь, вы посетите меня завтра? Мы прогуляемся по парку, и вы убедиться, что зонт не только красивый, но и неплохо защищает от солнца…
— Как? Вы уже уходите? — Шарлотта поднялась, чтобы проводить меня.
— Слышала от служанок, что в городе прекрасная кофейня.
Миссис Эванс побледнела.
— Вы пойдете туда? Одна? Мадам Кюнтен говорит, что в этой кофейне собираются лишь мужчины. Вы же не пойдете туда одна?
— Милая миссис Эванс, именно это я и хочу сделать. А если злые языки начнут поговаривать, что я хожу туда не для того, чтобы купить угощенье, я скажу, что возможно так и есть…
Распрощавшись с Шарлоттой, я отправилась в хваленую кофейню. Горничная Джоанна говорила, что там собираются исключительно джентльмены и беседуют о политике. Меня не смущало, что в кофейню не ходят женщины. Я воспользуюсь своим правом приезжей леди и постараюсь узнать самые свежие сплетни Шропшира.
Однако Шарлотта напрасно боялась моей выходки. На самом деле, я оказалась не одинокой охотницей до слухов. Мне составила компанию жена влиятельного промышленника, немка, которая нетривиально дала понять, что я вперлась-таки на ее священную территорию. К слову, «моего» Коулла она приветствовала пожатием руки, как обычно здороваются мужчины.
— Леди Блайт, — увидев меня, немного стушевавшуюся, он улыбнулся. — Позвольте, я представлю вас этим господам, — он любезно подвел меня к своим друзьям.
Меня тут же засыпали вопросами.
— Вы из Хартфоршира, леди Блайт? Неужели жена ярого тори покинула Лондон?
— Я слышал о фабриках лорда Блайта… Как на вас повлиял закон о бумагопрядильном производстве…
— … господа… господа, безработица в Ланкашире дала новый толчок развитию чартистского движения. Леди Блайт, как вы считаете…
