— Вы не высокого мнения о Лондоне?
— Скорее о людях, живущих там.
Так-так… почти открытое оскорбление. Что ж, если этот самоубийца продолжит, мы с ним можем далеко зайти.
— Мистер Остин, мерзавцев полно и в провинции, — заявила ледяным тоном.
— И каждого из них я знаю в лицо. Свои мерзавцы гораздо удобнее приезжих.
Глядя в его глаза, я осознала, что с этого дня враги у меня имеются не только в лондонском свете, но и в Шропшире. И один из них весьма интересен…
— А может не всем сплетням стоит верить? — огорошила его, бессовестно и нагло глядя в глаза.
— Совершенно с вами согласен, вот только некоторые люди, леди Блайт, не меняются, даже сменив место жительства, — его последние слова ожгли меня, словно хлыстом. Он не дал мне парировать, поспешно поклонившись и покинув коридор. Полагаю, он сделал достаточно выводов относительно моей порочности, и теперь его ничем не пронять. Что ж, больно надо!
Я вернулась в гостиную, где уже пела под аккомпанемент Коулла, моя новообретенная родня, миссис Эванс. Голос у нее был сильный и завораживающий, но я глядела на бьющего по клавишам в каком-то неведомом экстазе Коулла. Его глаза были прикрыты, голова откинута, густые волосы сотрясались. Я наблюдала за ним с наслаждением, присущим ценителю высокого искусства. Я любовалась его мужественностью и суровой красотой, которая скрывалась в жестких складках у рта и самодовольных морщинках в уголках глаз.
Не знаю, что заставило меня повернуть голову и, впрочем, это неважно, но я натолкнулась на проницательный взгляд мистера Остина, от которого, как я понимаю, не укрылась ни одна моя грязная мыслишка. Какая-то нелепейшая вредность заставила меня усмехнуться ему в лицо. Раз уж он считает меня самой последней шлюхой, то пусть подавиться. Да, мне и вправду нравился Коулл, и я, слушая стоны пианино, действительно представляла его загорелые руки, блуждающие по своему телу. Кто осудит одинокую женщину, которая забыла, что такое ласка?
— Мистер Коулл вдов, — неожиданно шепнула Бредли, моя старая развратница. То ли для информации, то ли для того, чтобы я начала действовать. Да, за кого они меня принимают? Или у меня все на лице написано?
— Желаете пунш, леди Блайт? — мистер Найт неловко передал мне бокал и, отодвигая Бредли, устроился по правую руку. — Мне действительно так жаль…
Единственный человек, которому меня жаль.
— Все в порядке. Отек уже спал. Я прекрасно себя чувствую.
— Как вам Шил-парк?
Я устало поморщилась. Только разговоров о моем поместье сейчас и не хватало. Уф, Найт не мешай мне наслаждаться песней.
— До того, как вы его купили, Шил-парк был невзрачен, но теперь он блистателен, хотя бы потому, что в нем живет такая удивительная женщина.
— Благодарю, мистер Найт. Но дело не в великолепии, а в деньгах… — я вытягивала шею, пытаясь увидеть Коулла за головой мельтешащей Бейли.
— Что, простите?
— Все дело в огромных суммах на остекление, прислугу и мебель… — я опять позабыла о манерах, поставив Найта в неудобное положение. Говорить о деньгах в присутствии несостоятельного мужчины верх неприличия. Всем известно, что семейство Найтов переживает трудные времена.
Найт попятился бочком, вежливо сливаясь с толпой слушающих.
Ну, что ты за женщина Блайт? В следующий раз получишь не в плечо, а по морде. И не мячом, а грязным сапогом. Заслуженно, заметь, совершенно.
Презирая себя, я сослалась на головную боль и, к радости всех присутствующих, удалилась восвояси. А на следующее же утро, когда попыталась прокрутить в голове события прошедшего дня, пропуская лишь те неловкие моменты, когда встречалась с Остином, я пришла к выводу, что ни продержусь в Шропшире ни дня, если не начну что-то менять. Меня даже посетила мысль: поддаться миссис Бейли и мадам Кюнтен, сжечь свои платья, а заодно и нижнее кружевное белье, по меркам здешних нравов, постыдное и неприличное, и вверить себя их трепетной заботе, превратившись в настоящую порядочную леди. Но ведь есть и другой вариант: если я не хочу меняться, надо изменить окружающих. А если всех вместе мне не побороть, то можно договориться с каждым поодиночке.
