* * *
В семь вечера Энн пришла домой, ожидая встретить запах готовящейся еды, большой стакан в дрожащей руке Грэма, очередной сеанс слез и обвинений. Она уже не думала про то, что ситуация улучшится, про то, как ее улучшить. Вместо этого она жила одним днем и старалась держаться за нужные воспоминания по мере распада каждого вечера. Она черпала надежду в нескольких соображениях. Первое заключалось в том, что никто не может вечно питаться отрицательными эмоциями. Второе сводилось к тому, что Грэм очень редко напрямую упрекал ее – то есть нынешнюю ее. Он испытывал враждебность к ней в прошлом, к нынешней ситуации, но не к ней в настоящем. Такие источники утешения, как она обнаружила, работали лучше всего в отсутствие Грэма. Когда он был рядом, мысль о том, что эта ситуация продлится вечно, что Грэм по-настоящему ее ненавидит, казалась намного более правдоподобной.
В восемь Энн позвонила завкафедрой Грэма, который сказал, что, насколько он знает, Грэм работал как обычно и ушел домой часа в три. Дать домашний телефон кафедральной секретарши? Энн решила, что в этом нет необходимости.
В восемь часов десять минут она позвонила Джеку, но никто не подошел.
Она надеялась, что Грэм не принялся за очередную серию походов в кино.
В десять она нехотя позвонила Барбаре; трубку взяла Элис, а через две секунды Барбара.
– По-моему, вам не следует разговаривать с моей дочерью; только она у меня и осталась после того, как вы отобрали у меня мужа. – (Безусловно, предполагалось, что Элис это услышит.)
– Простите. Я не знала, что она подойдет к телефону.
– Да и вообще незачем вам сюда звонить.
– Конечно. Я понимаю.
– Понимаете? Это мило. Я в восторге оттого, что женщина, которая украла моего мужа, понимает. Может быть, вы понимаете меня лучше, чем я сама, может быть, вы украли Грэма у меня для моей же пользы.
Энн всегда относилась к Барбаре с симпатией до того момента, как приходилось иметь с ней дело, даже если совершенно не напрямую. В этом случае она почти сразу испытала полное изнеможение. Почему Барбаре так нравится все усложнять?
– Я просто хотела… просто хотела узнать, не объявлялся ли Грэм.
– Почему он должен был объявиться? Сегодня не четверг.
– Просто он не пришел домой. Я думала, может быть… может быть, он с Элис куда-нибудь пошел или что-нибудь еще.
На другом конце провода раздался смех, потом театральный вздох.
– Ну-ну. Раз уж вы спрашиваете – нет, я не видела Грэма; нет, я никогда не позволила бы ему видеться с Элис в не назначенные судом дни, и нет, понятия не имею, куда он мог деваться, потому что, – голос зазвучал решительнее, – ко мне он не приходил исключительно в тех случаях, когда развлекался с вами. Вы его чемодан проверяли?
– В каком смысле?
– Ну давайте уж я вам объясню всю схему, просто чтобы вы поняли, – хотя вообще я должна сказать, что не очень-то вы преуспели, раз он уже гуляет спустя, сколько там, три, четыре года? Да, четыре, надо думать, потому что Элис было двенадцать, когда он ушел, помню, как я говорила ему, что он сбегает в критический момент развития ребенка, а поскольку ей сейчас шестнадцать, вы его, значит, украли четыре года назад. Видите, я теперь так отсчитываю время. Не исключено, что вам предстоит то же самое. Так вот, чемодан: он всегда берет с собой только чемодан. Несколько шмоток, и все; даже свою зубную щетку не берет. Должно быть, так ему легче заглушить совесть. Один чемодан – в каком-то смысле это для вас неплохо; я его тряпки в результате продала по сносной цене. А, вот еще что: такси ждет его за углом. Он выходит с постной рожей, вздыхает, тащит свой чемодан и прыгает в такси за углом. Может, стоит позвонить в местную службу такси и выяснить, куда он поехал? Во всяком случае, я поступила именно так.
Трубку резко бросили. Энн была подавлена. Да уж, что-что, а поддерживать в себе огонь отрицательных эмоций Барбара умеет.
В пол-одиннадцатого она снова позвонила Джеку. Он явно загулял.
Что делать в такой ситуации? Звонить в полицию? «Наверное, встретился со старым приятелем, мэм. Он выпить любит?» Отрицать это было сложно. Но так поздно Грэм не возвращался никогда.
