"Папаша" (недовольным тоном). Черт бы вас всех побрал! Вас же растопчут как дерьмо... Ступай, ты, мерзавец, и благодари детей, они высшая власть у нас в Париже.
Коко и "папаша" прогоняют Ги.
Франсуа (мальчикам). Ну, за работу!
Они снова берутся за дело. Мадам Кабэ пытается увести Женевьеву. Но та
остается и опять принимается за шитье мешков.
И у нас попадаются нехорошие люди. В некоторые батальоны приняли даже уголовников.
Мадам Кабэ. Но то, что они с нами, это единственно хорошее, что они когда-либо совершили.
Франсуа. И наверху тоже есть люди, извлекающие выгоды для себя.
Мадам Кабэ. Что получаем, то и берем.
Франсуа. Мне придется срубить яблоню.
Мадам Кабэ. Это необходимо?
Входят Жан и Бабетта.
Жан, Бабетта, вы слышите. Франсуа хочет срубить яблоню.
Бабетта. Не надо.
Жан. С этой яблоней посередине никогда не выйдет порядочная баррикада. Но пусть она остается, если ты так хочешь. (Похлопывает ладонью по пушке.) Есть для тебя снаряды или нет их, а все-таки с тобой лучше, что бы ни говорили генералы, включая наших собственных.
Вместе с Бабеттой они развертывают полотнище с надписью: "Вы такие же
рабочие, как мы".
Вот наш лозунг - смотри, Франсуа.
Они укрепляют плакат над баррикадой, лицом к противнику.
Пусть читают. Это должно быть сказано.
Мадам Кабэ. Не знаю, Жан, не знаю. Если это те же, что были раньше в армии... Эти темные парни из провинции, которые батрачат по шестнадцать часов в сутки, и сынки разорившихся лавочниц... Даже сапожники и те считают, что они сделаны из лучшего теста, чем рабочие.
Жан. И все-таки, мама, может быть, они что-то поймут, когда эти слова будут поддержаны ружейным огнем,
XIII
На площади Пигаль в один из дней кровавой майской недели. У баррикады готовые принять бой Женсвьева Герико, Жан Кабэ, Франсуа Фор и двое штатских. Немецкий кирасир подносит ящик с патронами "папаше", находящемуся в укрытии возле стены. Тяжело раненная неизвестная женщина лежит в бреду под другим укрытием. Доносится грохот орудий. Слышен барабанный бой - сигнал атаки на
близлежащие улицы. Яблоня в центре баррикады в полном цвету.
Франсуа (кричит громко). Если бы Ланжевен и Коко были живы, они давно пришли бы. Их нет уже три дня.
"Папаша". Коко жив, увидите... Если Париж отбросит сегодня всю эту версальскую шваль, то она рассеется раз и навсегда.
Франсуа. Они хорошо вооружены. У них митральезы... Знаете, я замечаю, что новые времена всегда спешат вооружить своим оружием шакалов старых времен.
"Папаша". Восемнадцатого марта мы могли уничтожить это осиное гнездо за каких-нибудь два часа.
Франсуа. А ты как думаешь, Жан?
Жан. Как ты уже сказал мне однажды: мы ничего не знаем.
Женевьева. Но мы учимся, Жан.
Жан. Да, учимся подыхая. Очень нам это поможет.
Женевьева. Поможет, Жан. Они, кажется, снова идут.
Жан. Нет еще. Чем нам поможет знание, Женевьева, мне и тебе, когда мы умрем?
Женевьева. Я говорю не о тебе и не о себе. Я сказала - "мы". А мы - это больше, чем я и ты.
Жан. Я только надеюсь, что этого "мы" у нас хватит в тылу и на флангах.
Шум битвы несколько утихает.
Раненая (приподнимается; говорит ясно и раздельно). Послушайте, - я живу в доме пятнадцать по улице Синь, напишите на стене у двери, что со мной случилось. Напишите для моего мужа. Мое имя Жарден.
Франсуа. Хорошо. Улица Синь, дом пятнадцать.
Раненая. Мы хотели дальше сражаться с пруссаками, потому что нам сказали, что они не вернут нам сразу пленных. У меня двое в плену. А теперь они возвращаются, теперь они приходят вот так. (Указывает рукой на пространство за баррикадой.) Чего им там про нас только не наговорили! Мне снова худо... (Падает, начинает бормотать в бреду.)
Франсуа. Они зверствуют оттого, что их заставляют.
Жан. Надо бы отнести ее в дом.
Франсуа. Нельзя, она не хочет. Она боится пожара.
Жан. Но здесь она мешает.
Франсуа. Не очень, Жан. И ведь она же сражалась.
Жан. Да, она стреляла, она умеет держать ружье.
Барабанный бой совсем близко.
Они штурмуют улицу Бланш.
Входит Пьер Ланжевен, за ним - мальчик.
Ланжевен (пытаясь отослать мальчика). Уходи! Я тебе приказываю! Ты тут только мешаешь.
