* Туча, с которой скатываются струйки, как с морды пьющего воду быка…
* — А вот эти коротенькие строчки тоже идут в счет?
— Какие?
— Ну, вот эта, например: правда?
— Да, тоже.
Крестьянин взял перо, чернильницу, похожую на банку из-под ваксы, и написал с трудом в уголке газеты детским почерком слово «правда».
— Значит, — сказал он, выпрямляясь, — напиши я только вот это слово, и я уже заработал бы пять су?
— Да, — ответил я.
Он ничего не сказал и поглядел на меня в упор. На его лице было удивление, зависть и гнев.
26 декабря. Христос теперь уже только модный литературный сюжет.
3 января. Отмахиваясь от надоедливых ос:
— Да идите лучше собирать мед.
* Изобразить безобидный анархизм в мелочах. Идя на обед в светское общество, анархист отказывается надевать белый галстук, не желает говорить комплиментов девице, мило пропевшей за пианино романс, и т. д. и т. п. Прежде чем попрать существующие законы, он для начала попирает существующие обычаи. Прижать анархизм к стенке, доведя его до абсурда.
* — Вы, Ренар, — говорит Анри Сеар, — напоминаете мне господина, который больше всего озабочен тем, как бы ему не подсунули монету в десять су вместо двенадцати.
9 января. Вроде того человека, который, когда ему в ухо забрался жучок и производил там неимоверный шум, спрашивал всех подряд: «Слышите? Слышите?» — и очень удивлялся тому, что они ровно ничего не слышат.
10 января. Он отсылал обратно полученные им визитные карточки с собственноручной надписью: «Прочтено и одобрено».
11 января. Дождь стекает по водосточным трубам с таким звуком, будто кто-то жует резину.
* Взгляды, как тепловые молнии.
* Он был человек педантичный: завтракая, он жевал правой стороной, а обедая — левой.
* Лошадь заиграла и понесла, а паровоз, испугавшись, сошел с рельсов.
* — Папа, — спрашивает Фантек, — как это часы могут ходить ночью, ведь ночью не видно?
* Почему вы так упорно стремитесь переехать в Париж? Вы будете вполне на месте в любом провинциальном борделе.
12 января. Удивительно, как это людям хочется, чтобы ими интересовались!..
* О, если бы можно было поехать в свадебное путешествие одному!
15 января. Д’Эспарбес, получив академические пальмы[47], раздумывал на днях с каким-то испугом ясновидца, о чем могли разговаривать в Веймаре Гете и Наполеон.
Сначала они поздоровались, а затем:
— Рад с вами познакомиться.
— И я в равной мере.
— О вас часто приходится слышать.
— В армии, как и везде, есть храбрые люди. А вы чем порадуете нас?
— Да так, готовлю тут одну штучку… в стихах, а может быть в прозе.
И можно поручиться, что после этого они сказали друг другу:
— Буду счастлив повидать вас еще как-нибудь.
18 января. Поэт? Нет. В жизни не касался лиры.
Будь он поэтом, ему потребовалась бы не простая башня из слоновой кости, а Эйфелева.
25 января. Говорят, Баррес не переносит писаний Швоба.
— Это просто ненависть тощих к жирным, — замечает Лоррен.
* По сути дела, не следует смешивать точную аналитическую, геометрическую, обоснованную в каждой детали фантастику Эдгара По и фантастику тех, кто подражает самым слабым сторонам его творчества, ужасам (Лоррен), — например, нагоняет на нас страх видом босых ног, торчащих из-под двери, или занавесью, раздвинутою невидимой рукой, или свежеотрубленными руками женщины, валяющимися на подножке вагона; есть еще истории (Швоб) о каких-то людях, накладывающих под покровом лондонского тумана на лицо прохожего маску из липкого вара, — они душат его, тащат за собой, а свидетели этой сцены переговариваются между собой: «Еще одного пьяного повели!» Фантастика, которая, по существу, является плодом расстроенного и обезжиренного воображения, — не имеет ничего общего с фантастикой По. Жизнь может себе позволить роскошь обойтись без логики, литература — никогда.
* — Мосье нет дома.
— Вы можете говорить мне, что его нет дома, но все же скажите ему, что я здесь и что я хочу его видеть.
26 января. Мне передавали, будто в газетах имеются специальные сотрудники, нечто вроде поваров, чья обязанность делать пакости людям талантливым, вычеркивать из их рукописей то или иное слово, вставлять новое, вымарывать фразы, перекраивать рукопись. Мне передавали, а я не верю.
