— О, мадам, я могу даже сказать, какого цвета на вас были штанишки.
* Женщине следовало бы жить всего один сезон из четырех существующих, как цветку. Она вновь появлялась бы каждый год.
* Лист, этот бедный родственник цветка.
11 февраля. У Гитри. Скука, скука, не хочется говорить. Франс заработал вчера двести франков своей пьесой «Наудачу». А я — десять своим «Приглашением». Нельзя сказать, что я требователен.
12 февраля. Религия высших умов: потребность в дисциплине. У них нет веры, они верят потому, что желают верить. Так иногда людей тянет к тюрьме, я по себе это знаю.
15 февраля. — Какая прелестная пьеса, не правда ли? — спрашивает Эллен Андре. — Она вас захватывает. Вы согласны?
— Нет, — отвечает Маринетта.
— Смотрите-ка! Вы единственная разделяете мое мнение о пьесе.
* Белые быки лежат на лугу, как половинки яйца на блюде шпината.
17 февраля. Мечты. Пораженный недугом мозг еле влачится и может так влачиться всю жизнь.
21 февраля. Морис Кан является интервьюировать меня о драматургии Мюссе. Я, кажется, понимаю, почему знаменитости так не любят подобные посещения. Посетитель не дает тебе слова сказать. Он говорит непрерывно сам. Через час я уже знал все вкусы господина Мориса Кана, редактора «Свободных страниц», и вкусы молодежи, которую он представляет. А он ушел с мыслью о том, что я скромный человек.
22 февраля. Сорок два года. Что я сделал? Не очень много. И я уже не делаю почти ничего.
У меня стало меньше таланта, денег, здоровья, читателей, друзей. Но я стал относиться к этому спокойнее.
Смерть представляется мне большим озером, к которому я приближаюсь, все яснее различаю его очертания.
Стал ли я мудрее? Если стал, то очень немного. Зато у меня меньше побуждений быть плохим.
Из сорока двух лет восемнадцать я провел вместе с Маринеттой. Я не способен причинить ей зло, но способен ли я на усилие ради ее блага?
Сожалею о том времени, когда Фантек и Баи были маленькими и забавными. Что с ними станется? Достаточно ли волнует меня этот вопрос?
Иногда вспоминаю об отце, реже о Морисе, которые умерли уже давно. А моя мать еще жива. Как сделать так, чтобы не прошел незамеченным для меня ее переход от жизни к смерти?
Вставать, работать, заниматься другими — все это меня утомляет.
То, что приятно, я делаю хорошо: сплю, ем, мечтаю без натуги.
Я по-прежнему завистлив и поношу других. Спорить я так и не научился; кричу изо всех сил, как и раньше, только не так часто, как раньше.
К женщинам, собственно говоря, стал равнодушен. Только изредка набегут любовные мечты. Я почти не читаю новых книг, люблю перечитывать.
Как обстоит дело со славой? Так как у меня ее никогда не будет, мне удается без особого труда говорить о ней с презрением. Это почти искренне, но я слишком много об этом говорю.
Ничего не желаю страстно: чтобы добиться успеха, пришлось бы слишком неистовствовать. Уж не неврастеник ли я? Нет. Неврастения болезнь серьезная: человек мучается, чувствует себя несчастным. А у меня болезнь приятная, полная очарования. По-моему, у меня было чересчур много энергии, и я ее потерял. Обхожусь без нее прекрасно.
Иногда меня мучают угрызения совести, но я искусно осуждаю себя за это, и они смягчаются.
Откровенно говоря, невыносимых угрызений у меня нет.
В свое время я боялся действовать, когда предвидел опасность. Сейчас я боюсь действия или, вернее, приобрел вкус к бездействию.
Я с удовольствием вижу напечатанным свое имя, но я не подарил бы и улыбки самому королю критиков ради того, чтобы он упомянул обо мне. Разве только он пришел бы ко мне сам: Да, да, в этом отношении я, кажется, молодец, и дается мне это легко.
25 февраля. Невидимые рычаги ветра.
* Маленькой Полетте Алле нянька, женщина набожная, сказала, что ее папаша наверняка находится в аду, и теперь девочка просыпается ночью с криком: «Папа горит! Папа горит!»
26 февраля. Голубоватый дым, а возможно, в печи жгут какую-нибудь дрянь.
* Если бы флюгер умел говорить, он наверняка сказал бы, что управляет ветром.
* Неврастеник: человек, пользующийся отменным здоровьем и страдающий смертельным недугом.
* Разум еле плетется. Жизнь тяжела, как тачка.