Фильм назывался «Людовик XVI». Людовик, по-нашему Людвик, нормальное имя, моего кузена зовут Людвик, а как фамилия того Людовика? Неизвестно. Тот Людовик был, наверное, неграмотный и так и подписывался.
Фильм начался неплохо. Много пик, штыки, сабли, но я ожидал гильотину. И уже собирались отрубить голову какому-то королю, а тут вдруг какой-то тип уселся прямо предо мной и заслонил весь экран.
— Подвинь-ка голову вправо или влево, а то мне ничего не видно, — говорю ему.
Но вместо того, чтобы передвинуться, тот тип взял себя за уши, потянул голову вверх, снял ее с шеи и положил себе на колени. Мне снова стало хорошо видно, но что с того, если сцена с гильотиной уже прошла. Самое интересное в фильме я пропустил, а все из-за этого хама.
Я бы таких в кино не пускал.
В пансионате «Космос» на десерт подавали торт — шоколадный или ванильный, попеременно. И каждый день за столом происходит спор между профессором Пызем и доцентом Любке, двумя специалистами по Аристотелю. Спорили по поводу того, был ли это один и тот же десерт или два различных его вида. Профессор Пызь утверждал, что, хоть торт был раз шоколадный, а раз — ванильный, тем не менее в обоих случаях это был торт, иными словами — десерт был всегда один и тот же. Доцент же утверждал, что вид десерта определяет его ванильность или шоколадность, то есть, что были то два разных десерта.
Так что спор шел о категориях или даже о критериях и иерархии категорий.
Независимо от того, какой торт подавался, ежедневно прилетала муха и садилась на торт. Однако ни профессор Пызь, ни доцент Любке муху в расчет не принимали. Но вот однажды муха не прилетела. Профессор и доцент уже начали свой диспут, но тут встал я и произнес краткую речь:
— Господа, сегодня торт шоколадный, но нет мухи. А ведь мы живем во вселенной, где все подчиняется строгому порядку, так что и муху Провидение создало, в частности, для того, чтобы она садилась на торт, и потому в соответствии с его мудрым замыслом невозможно себе даже представить, чтобы на торт никто не сел. Но что это, почему мухи сегодня нет? Господа, теперь не время для вашей дискуссии — нам угрожает хаос, в котором может случиться все что угодно, и ни в чем нельзя быть уверенным. И если мы окажемся ввергнутыми в хаос, предмет вашей дискуссии утратит всякий смысл. Так что подискутируйте немного погодя, когда мы вновь обретем вселенское равновесие.
После чего я влез на стол и уселся на торт.
С некоторых пор я чувствую слежку за собой. Его присутствие за спиной я ощущаю повсюду. Куда бы я ни шел, он идет за мной, а когда я дома, он подстерегает меня в подворотне напротив. Ему кажется, что я его не вижу, но я вижу его очень хорошо.
Меня беспокоит не то, что он птица, а точнее, австралийский страус. В конце концов, сюрреализм больше не кажется чем-то странным, мы уже привыкли. И даже не то, что он за мной следит. Быть под наблюдением у страуса — тоже нормально в рамках сюрреализма. Беспокоит меня подозрение, что это не страус, а кто-то другой, принявший личину страуса. Зачем он это сделал? В этом заключена некая тревожная загадка.
Однажды он снова подстерегал меня в подворотне на другой стороне улицы, а я стоял у окна, спрятавшись за портьерой. И увидел, как он вылетел из подворотни, не выбежал, а вылетел на крыльях — хотя страус ведь летать не может, — и широко распростерши крылья взмыл в небо.
В подворотне показался дворник того дома с двустволкой. Видимо, ему надоела птица, постоянно торчащая перед входом, и он решил ее прогнать.
В мнимом страусе я распознал огромного стервятника.
Выхожу я из супермаркета, а тут телевизионщики ко мне с вопросом:
— Есть Бог или нет?
— Сейчас скажу, — говорю я тому, что с микрофоном. — Только причешусь.
Достал из кармана расческу, причесался. Но тут я вспомнил, что у меня на носу прыщ.
— Может, лучше в профиль? — спрашиваю того, что с камерой.
И повернулся к нему профилем.
— А что, если мне сбегать домой, переодеться во что-нибудь поприличнее? Я тут рядом живу.
Не отвечают. Я оборачиваюсь и вижу, что их возле меня уже нет. Теперь какую-то тетку допрашивают.
