— Откуда ты узнал про нас?
— Моряк рассказал. Советовал переждать непогоду.
— У тебя есть документы?
— Вот, — порывшись в саквояже, мужчина протянул монаху бумаги — паспорт и подорожную.
— Стефан Теутулов, — по слогам прочитал монах, — подданный Австро-Венгерской империи. Постоянное место жительства — Вена.
— Все верно. Но я много путешествую, — сказал мужчина.
— Вижу, бывал уже в наших краях.
— Да, несколько раз.
— Прости за предосторожность, но мы хотим знать, кого впускаем в свои стены. Лихих людей вокруг много, — сурово проговорил монах.
— Я понимаю, — кивнул мужчина.
— Что ж, ночь можешь переждать здесь. Ты наверняка голоден. Кухня уже закрыта, но хлеб и воду тебе принесут.
— Сколько я вам должен, святой отец?
— На свое усмотрение. Мы не берем денег с тех, кому оказываем милость.
— Я богатый человек. Я вам заплачу.
— Воля твоя. Но у меня есть одно условие.
— Я внимательно слушаю.
— Ты католик, так?
— Да, я принадлежу к Римской церкви.
— Это не имеет значения, — покачал головой монах. — Мы радушно принимаем у себя всех нуждающихся. Однако условие такое — ты не должен расхаживать по территории монастыря. До рассвета ты обязан находиться в своей комнате. Выйти сможешь только после утренней молитвы.
— Я с радостью лягу в кровать и засну, и никуда не буду выходить! — горячо воскликнул прибывший. — Я пережил штормовую ночь в открытом море, потом опасный переход на лодке в темноте. Все, что я хочу, только лечь в кровать и закрыть глаза. Вам не о чем беспокоиться.
— Хорошо, — кивнул монах, — мы не любим непрошеных гостей там, где мирянам путь запрещен.
— Вам не о чем беспокоиться, — повторил мужчина с убежденностью.
— В твоей вере завтра праздник Всех Святых, — сказал монах, и глаза его недобро блеснули, — эту ночь лучше провести в четырех стенах.
— Я слышал о чем-то подобном, но не интересовался подробно. Я коммерсант, а не теолог. И я не любопытен.
— Спи с миром, сын мой.
Развернувшись, монах ушел. Мужчина подошел к окну, из которого отчетливо просматривался двор перед церковью, думая увидеть фигуру выходящего от него монаха. Однако он не появился. Значит, монах продолжал находиться здесь, в здании.
Дверь снова отворилась. Молодой монашек поставил на стол кувшин с водой и глиняную миску с большим куском хлеба.
— Я хотел спросить, когда утренняя молитва, — обратился к нему мужчина.
Монашек показал жестом, что он немой, и быстро вышел. Чувствуя себя не в своей тарелке, купец сел на кровать.
Ночь с 31 октября на 1 ноября 1827 года, Одесса, Свято-Успенский патриарший мужской монастырь.
За стеной послышались шорохи, еле различимое бормотание, которое, впрочем, быстро стихло. Скрипнула деревянная кровать.
Отпив из кувшина тепловатой, пахнущей болотной тиной воды, мужчина вновь подошел к окну. Вышла полная луна. Яркий серебристый диск выплыл из-за шпиля церкви, заливая пространство ослепительным, блестящим светом. Он был так необычен, что казалось — плиты двора покрыты перламутром. И эти сияющие частицы отражают лунный свет так, что рябило в глазах.
Благодатная тишина и покой заполняли все пространство, словно расширившееся в этом таинственном, мерцающем свете. Купцу вдруг подумалось, что существуют на свете места, одно прикосновение к которым способно очистить душу.
Он был странником. Вел бурную, авантюрную, не всегда правильную жизнь. Его жизненный путь был похож на желтый осенний листок, подхваченный ураганным ветром. В его жизни, на переплетении причудливых нитей его судьбы было много всего… Не было только этого удивительного чувства умиротворения и покоя, который вдруг снизошел на его душу.
Что повинно было в том — спасение от бурного моря, холод этой ночи или атмосфера монастыря, выстроенного над бушующей бездной свирепых, разрушающих все на пути своем волн? Он не знал. И не хотел об этом думать.
Просто подошел к столу и потушил фитиль лампы, чтобы не спугнуть это драгоценное блаженство покоя, каким-то чудом сошедшее на него. Затем лег на кровать прямо в одежде и закрыл глаза.
Сколько времени прошло, купец не знал. Сладкая дрема охватила его, закружила в туманном облаке безразличия ко всему на земле. Сон уже подкрадывался даже к тем мыслям, которые по обыкновению появляются только с наступлением ночи. Блаженное чувство расслабленности охватывало все его тело, вынуждая прекратить сопротивление этому забытью.