До чего же странно: не представляешь, что такое любовь, пока не полюбишь сам, и тогда – ах, вот она какая! Она, оказывается, была с самого начала! Будто только что разглядел картинку в книге с оптическими иллюзиями. Она была всегда. Когда я брала его за руку. Когда он сидел напротив в студии керамики, не спуская с меня глаз. Когда мы играли в великанов.
Говорить об этом не обязательно, продолжал Куп. Я просто хотел, чтобы ты узнала.
Ничего. Хорошо, что сказал.
Куп снова сглотнул, прикоснулся к моей щеке, но тут же убрал руку. Лучше бы не убирал.
И у меня к тебе, похоже, тоже, – призналась я.
И давно у тебя началось? – спросил Куп.
Только что, в моей комнате, – объяснила я. – А у тебя?
С двенадцати лет, – ответил Куп.
И до сих пор? – спросила я и придвинулась ближе.
До сих пор, – сказал Куп. – А ты в своих уверена? – спросил он.
Уверена, – подтвердила я.
Я люблю тебя, Сэмми, – сказал он. – Давно уже люблю.
Я тебя тоже люблю.
И когда мы говорили, наши губы почти соприкасались, и до поцелуя нам оставалось совсем чуть-чуть, а когда мы и вправду поцеловались, то мне казалось, будто я пью теплый мед и вокруг тоже разливается мед.
Куп положил руку мне на живот, чуть ниже ребер, и рука его скользнула вверх, и я ощущала каждый миллиметр, и в очередной раз удивилась, как может мозг работать так четко и при этом медленно.
Мы легли так, что я оказалась сверху, и мои волосы упали ему на лицо, он их откинул, а я поцеловала его в шею, и он уложил меня на спину, и тоже поцеловал в шею, а потом стал целовать полоску кожи между рубашкой и джинсами, а потом расстегнул мне джинсы, и дальше – больше, больше, больше.
Когда Куп меня ласкал, я будто взбиралась по крутым ступеням, и запыхалась, и Куп спросил, все ли в порядке, продолжать ли, и я ответила: да, еще! Внезапно я очутилась на самой верхней ступени. Я догадалась по чувству там, внизу, по силе сравнимому с болью, но по сути оно прямая противоположность боли – как будто пальцы Купа включили у меня внутри фотовспышку, яркую, горячую, стремительную – вроде и ждешь ее, и все равно вздрагиваешь от неожиданности.
А потом меня переполнила благодарность Купу за этот подъем, за то, что я прошла этот путь именно с ним, и то, что случилось, было настоящее, верное и только наше. Только наше с Купом.
Эту историю я готова пересказывать хоть тысячу раз.
Я устала, но только физически.
А так – нисколечко.
Я уснула рядом с Купом, и это была самая большая на свете глупость – нет, не то, что случилось до того, это была лучшая ночь за всю мою жалкую жизнь, но лучше бы мы сразу сели в «Блейзер» и укатили, но так приятно было засыпать, прижавшись к Купу, такому теплому, сильному
И утром меня не было дома, и когда мама зашла ко мне, то увидела пустую постель – она сказала, что чуть в обморок не упала
Она позвонила Купу, но он, ясное дело, не ответил, потому что мы спали
И она решила, что я куда-то уехала со Стюартом – вчера вечером он должен был вернуться
Мама позвонила Стюарту, и он оказался дома, но один
Она позвонила в полицию
Там маме сказали, что розыск можно объявлять не раньше, чем через сорок восемь часов, а сама она искать меня не могла, потому что папа уже уехал на работу и не с кем было оставить младших
И мама перезвонила Стюарту, и он стал искать меня всюду – у Мэдди, в школе, по всему городу
Между тем мы с Купом проснулись.
Вернее, Куп проснулся, а я не помнила, где я.
Я знала, что мы на карьере, и Купа тоже узнала, только забыла, что произошло и как мы вообще сюда попали, но на душе было очень хорошо отчего-то, и я его обняла, а он пытался мне помочь все вспомнить.
А тут как раз и Стюарт позвонил, и я ответила, ведь когда звонят, положено брать трубку.
Не стоило отвечать.
ТЫ ГДЕ?
Я сказала, где я, ведь когда спрашивают, надо отвечать.
Я тогда сглупила, я была не я, не Сэмми, Сэмми обычно очень умная.
Помню, как он сказал: НИКУДА НЕ УХОДИ.
Когда Стюарт добрался до карьера, мы с Купом сидели рядом на одеяле, и ко мне возвращалась память – быстрее всего вспомнилось, что я его люблю, – а Куп гладил меня по спине, и все было хорошо до тех пор, пока.
