Мама: Мы оба закончили школу и устроились работать на горнолыжную базу. Папа жил в Вест-Ливане, а я в Гановере.
Папа: Прихожу на работу, а там эта красотка кофе продает!
Мама: А ты даже кофе тогда не пил!
Папа: Начал пить тем летом, чтобы был повод поболтать (описывает рукой в воздухе дугу) с Джиа.
Мама: Он похудел за лето килограммов на пять.
Папа: Что?
Мама: К концу лета, когда мы стали встречаться, ты накачал пресс.
Папа: Кофе и сигареты. То есть, я хотел сказать, диета и спорт. Никогда-никогда не начинай курить, Сэмми.
Сэмми: Пап, запоздали твои советы о здоровом образе жизни.
Мама: Все равно…
Папа: Итак, мы с мамой переезжаем в Нью-Йорк. Знаешь, кем я мечтал стать? Ни за что не угадаешь, Сэмми.
Мама: Мне и вправду интересно, угадает Сэмми или нет. Уж точно не коммунальщиком.
Сэмми: Клоуном?
Мама: Что? Брр!
Сэмми: Ну, говорите!
Папа: Я мечтал (проводит по струнам невидимой гитары) играть панк-рок. Даже в Бруклине жил, еще в те времена, когда там было дешево и сердито.
Мама: И я вскоре к нему переехала, но жизнь там суровая, и мы вечно мотались с квартиры на квартиру, да и в одном районе подолгу не задерживались – то одно, то другое, – и все друзья наши тоже кочевали, и мы толком нигде не работали, да и не очень хотелось.
Сэмми: Зато вам, наверное, весело жилось в Нью-Йорке.
Мама: М-м-м-м… Тоска одолевала. А когда тосковали, то не могли друг без друга обходиться.
Папа: А потом кошка сбежала.
Мама: Наша буферная кошка.
Сэмми: Что?
Мама: Мы подобрали маленькую ласковую кошечку, давали ей молоко, а если один из нас злился на другого, то находили ее и вручали друг другу в знак примирения.
Папа: Кошка-то была противная, дикая. Если уж говорить правду.
Мама: Но каждый раз нас успокаивала. Это было так мило!
Папа: И долгое время у нас не было никого на свете, кроме этой буферной кошки. Дружить было не с кем, мы так и не нашли «своих». И в итоге возненавидели всю тамошнюю жизнь, потому что сами себе опротивели.
Мама (сиплым «панковским» голосом): Курили, пили, воровали пластинки.
Папа: Мама работала в кинотеатре, и мы воровали из буфета попкорн себе на ужин.
Мама: Это я воровала попкорн.
Папа: Да-да, Джиа воровала попкорн.
Мама: Ну а потом мы разругались. Вдрызг, в пух и прах. До сих пор не верится.
Сэмми: Из-за чего же?
Папа: Хм-м-м, не помню.
Мама: И я забыла.
Папа: И кошка куда-то запропастилась.
Мама: Боже, Сэмми, папа эту паршивку везде искал. Три дня где-то бродил – зайдет домой поесть и опять уходит.
Папа: И, самое обидное, кошка-то была безымянная. Я просто кричал: «Кис-кис!» – а вдруг она выйдет?
Сэмми: Почему вы не дали ей имя?
Мама: Знаешь, что я думаю?
Папа: Что же? Ей-богу, любопытно.
Мама: Думаю, мы не дали ей имени, потому что в душе понимали, что она не наша. И не хотели, чтобы она стала нашей – это значило бы, что мы здесь насовсем.
Папа: Я только знаю, что… (чуть не плачет)
Сэмми: Ох, папа!
Папа: Из-за этой дурацкой кошки я понял, что хочу жениться на маме. И хочу от нее детей. Представь, рыщешь три дня по Бруклину и спрашиваешь себя: что я здесь делаю? И понимаешь… (шмыгает носом)
Мама: Он просто хотел кого-то любить. О ком-то заботиться.
Сэмми: И вы вернулись?
Мама: Этой кошке он посвятил не одну песню.
Сэмми: Вот бы послушать папины панковские песни!
Папа (взяв себя в руки): Ну и вот, мы вернулись и поселились здесь, среди знакомых лиц.
Сэмми: Подожди-подожди, вернемся чуть-чуть назад. Потому-то вы назвали Щена просто Щеном?
Папа (зарывшись носом в Щенов мех): Дааааааааа.
Мама: В общем, так… когда мы вернулись и обосновались здесь, родители Купера уже здесь жили, а отец Фрэнк звался просто Фрэнком, он тогда еще не учился в семинарии, а миссис Т. работала в детском садике…
Сэмми: Миссис Т.?
Мама: Да, Беверли.
Папа: Сперва казалось странным: столько вокруг знакомых – и при этом столько пространства.
Мама: Зато папа сразу нашел работу, через знакомого в Ливане, а я за это время успела получить диплом младшего специалиста, а потом ты родилась! Вот что, Сэмми, с твоими вечными разговорами о том, что отсюда надо бежать… Думаешь, мы остались в Верхней долине только потому, что переезд нам не по карману?
