В комнате мой взгляд упал на дневник, торчащий из-под подушки. Он точно подглядывал за мной. Я дернула край покрывала и спрятала его. А сама достала телефон. Мне давно следовало написать моему дорогому соседу.
Но, к моему разочарованию, его не оказалось в Сети. Я кинула ему в оффлайн сообщение:
«Привет! Прости, что не ответила раньше! У меня в жизни, как всегда, черт знает что! Да, ты прав, меня действительно кое-кто подвозил до дома… водил в ресторан, в кино и гулять! Готова все-все рассказать вечером. Может, попьем чаю? В 18:00».
Делать было нечего, я шагнула к дивану, хотела взять дневник, но потом передумала. Мне даже смотреть на него не хотелось, как будто я в чем-то перед ним провинилась. Если бы у дневника были глаза, я бы в них точно не могла смотреть. Может, мне было стыдно, а может, я не хотела читать о том, как Кира была счастлива с Данилой. Он мне нравился, и скрывать это от самой себя и дальше не имело смысла.
От нечего делать я убралась в квартире, протерла пыль, а потом, полазив по шкафам, решила приготовить ужин. Мне подумалось, что домашняя пища может смягчить отца, ведь нам наверняка предстоял сегодня непростой разговор.
Я включила музыкальный канал и принялась за дело. Для человека, который питается в ресторанах, у Андрея в шкафах было достаточно много продуктов, из которых можно готовить.
Без десяти шесть я скинула передник, проверила, получил ли сосед мое сообщение, и, удостоверившись, что он его получил, вышла на балкон с чаем и принялась ждать. Но минута бежала за минутой, а на балкон дома напротив никто не выходил. Мой нетронутый чай остыл, а я замерзла. Я ждала полчаса, но на балконное свидание мой друг не пришел.
Написав ему: «Я околела тебя ждать! Напиши, когда появится возможность», – я ушла с балкона.
Отец вернулся с работы, как всегда, с ресторанной едой, но я сразу, как он вошел в кухню, заявила:
– Сегодня поедим кое-что другое! А это, – я забрала у него пакет из ресторана, – поставим в холодильник.
Андрей принюхался.
– Может, ты решила меня отравить, чтобы избежать разговора о школе?
Я хмыкнула, достала прихватками из духовки горшочек и разложила плов по тарелкам.
– Пахнет вкусно, – признал Андрей. Я ждала, пока он попробует, не притрагиваясь к вилке.
– Неплохо, – прожевав, оценил отец.
Я тоже приступила к еде, наблюдая за выражением его лица. Он молчал пару минут, просто ел, а потом, не глядя на меня, спросил:
– С моей стороны будет глупо спросить, ты ли исправила оценки в журнале?
– Да, весьма глупо.
Уголок его рта дернулся в полуухмылке.
– Я так и сказал директору, что ты из тех тихонь, которые никогда бы не совершили ничего дерзкого. Кажется, я его убедил. Но потом… я увидел тебя, смывающуюся с уроков со студентом, и подумал, а такая уж ли ты тихоня?
– Такая-такая, – заверила я.
Поскольку он ждал от меня каких-то оправданий, я созналась:
– Девочки в классе начали меня оскорблять, и я не выдержала. А друга я встретила уже на выходе. Я не планировала этого.
– Ты ведь понимаешь, что так и из школы недолго вылететь? Я сейчас не о твоем прогуле, а о том, как с тобой обращаются одноклассники.
– Думаешь, мне это нравится?
– Но я не заметил, чтобы ты попыталась что-то изменить. Ты упрямо веришь, что люди должны воспринимать тебя такой, какая ты есть, не лучше, не хуже. Но если это не работает? Ты не нравишься им такой, какая есть.
– И что мне теперь, – я вскочила, уронив табурет, – убиться об стену? Они мне, может, тоже не нравятся! Но я не опускаюсь…
– Вот! – вскричал он. – Твоя проблема в этом слове «опускаюсь»… Забудь. Нет низкого и высокого. Есть угнетатели и угнетенные, ты не опускаешься, тебя опускают! Сними шоры с глаз и кандалы морализаторства с рук. С развязанными руками проще защищаться.
– Это не отцовский совет.
Он кивнул.
– Вряд ли я имею право давать тебе отцовские советы. Это дружеский совет.
Я подняла табурет и, выходя из кухни, промолвила:
– Поставь тарелки в посудомойку сам, я не умею ею пользоваться, у нас такой нет… и я… я подумаю.
В комнате я подошла к балкону и, отодвинув жалюзи, посмотрела на дом напротив. Балкон соседа был пуст. Может, он в отъезде? Со сломанной ногой? Но есть же машины!
