— Конечно!
— Номер двести пятнадцать.
— Через час буду у вас, — заверил я и разъединил связь.
Отложил трубку в сторону, потер ладонями лицо. Даже не знаю, радоваться мне или огорчаться. Не понимаете? Считаете, что любой нормальный человек обрадуется, получив документы, связанные с его предками? Нормальный человек обрадуется. Если предки нормальные. А если нет?
С прадедом, первым писателем в нашем роду и первым носителем фамилии «Петербургский», связана одна не очень приятная легенда. Поговаривали, что Николай Антонович сошел с ума. Собственно, на чем основывался этот слушок, я не знаю. Знаю только одно: в тысяча девятьсот пятом году мой прадед застрелился в своей петербургской квартире. Застрелился, бросив на произвол судьбы жену и сына, которому было всего пять лет. Зачем ему это понадобилось? Прадед был преуспевающим человеком. Его мистические романы расходились по России большими тиражами, издатели дрались за право печатать сочинения писателя Петербургского. Его банковский счет пополнялся с фантастической скоростью, а перспективы на будущее были самыми радужными. Жена прадеда в молодости считалась одной из самых красивых женщин Петербурга, ребенок был совершенно здоров. Вот скажите, зачем стреляться такому человеку? Не знаете? И я не знаю. Из всего этого современники сделали вывод о помешательстве Николая Антоновича. Впрочем, носились еще смутные слухи о том, что перед самоубийством у прадеда начались какие-то галлюцинации… Но это были только слухи, и они очень быстро заглохли. В нашей семье говорить о прадеде не любили. Но отчего-то свято хранили традицию передавать через поколение имена «Николай» и «Антон». Не знаю почему. Когда традиции сохраняются долго, то они становятся уже не традициями, а законом. Если бы у нас с Олей был сын, я бы назвал его Николаем. Не задумываясь.
Меня волновала предстоящая встреча. Я гадал о том, что мне предстоит узнать, и на душе становилось немного жутко. Наверное, я боялся еще потому, что в моем подсознании гвоздем засела фраза, прочитанная в каком-то околомедицинском издании: «Безумие — болезнь наследственная». Я боюсь этой наследственности. Не знаю, действительно ли сошел с ума мой далекий предок, но боюсь до судорог. Страшнее безумия не может быть ничего. Мгновенная смерть кажется благом в сравнении с медленным угасанием в скорбном доме. Приму что угодно, только не это!
«Не накручивай себя! — одернуло меня благоразумие. — Лучше переоденься». Я оглядел свои помятые джинсы и не менее помятую майку. Да. Переодеться будет не лишним. Место, где мне назначили встречу, считается в Городе солидным.
Санаторий «Солнечный берег» строила турецкая компания. Здание получилось роскошным, как пятизвездочный отель и, казалось, все состояло из стекла, хрусталя, мрамора и живых цветов. Одна стена комплекса была стеклянной и выходила прямо на море. Никогда не отдыхал в этом санатории, но думаю, что вид из номеров открывается фантастический. Перед зданием турки разбили огромный цветник, точнее говоря, розарий. Как им удалось высадить такое количество роз на песчаниках — ума не приложу. Но клумбы пестрели всеми оттенками радуги и оживлялись небольшими фонтанчиками. Еще в санатории было два теннисных корта, открытый и закрытый. На открытом корте с великолепным искусственным покрытием пола часто проводились городские соревнования по этому виду спорта. И еще корт был открыт для всех желающий. За вполне разумную плату.
Я подъехал к санаторию, вышел из машины и еще раз полюбовался роскошным зданием, сверкающим, как хрустальный дворец из сказок «Тысячи и одной ночи». Поговаривали, что компания выстроила санаторий за половину указанной сметы, а взамен денег получила право на аренду здания и прилегающего к нему пляжа. Впрочем, этот слух не замедлило опровергнуть городское начальство. В местной программе новостей выступил вице-мэр, специально приглашенный для того, чтобы дать разъяснения по интересующему жителей Города вопросу. Глядя в объектив маленькими масляными глазками, сложив пухлые ручки на объемном животике, чиновник категорически отверг слухи о том, что Город превращается в турецкую колонию. Комментарии заместителя градоначальника звучали как песня: «Чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим». Коротко говоря, нас хотят, но мы не дадимся.
