— Колени дрожат.
— Не у тебя одного, — ответил я со вздохом.
— Ну, и ты полежи!
— Мне нужно со стола убрать.
Глеб досадливо махнул рукой.
— Оставь, ради бога! Смерть дышит в затылок, а он посуду мыть собирается! Хроники помоют! Должны же они хоть как-то оправдывать свое существование!
— Тоже верно, — согласился я охотно. — Я бы полежал. Только моя спальня занята.
— Можешь занять половину моей кровати, — предложил Глеб великодушно. — Она широкая.
— Нет, — отказался я. — Два взрослых мужика в одной кровати… Это, знаешь ли, как-то не эстетично. Подышу-ка я лучше воздухом. Напоследок.
— Как хочешь.
Глеб вылез из-за стола и удалился следом за Егором. А я бросил разгромленный стол с горой грязной посуды и вышел в сад.
Дошел до скамейки под яблоней, присел и откинулся на деревянную спинку. В голове крутилось четверостишие, сочиненное Маяковским на борту парохода, плывшего в Америку:
— Я родился, рос, кормили соскою.
Вот и вырос, стал староват.
Так и жизнь прошла,
Как прошли Азорские острова…
Вот именно. Незаметно как-то прошла. Как острова, быстро проплывшие по левому борту. И что хорошего я успел сделать за свои сорок пять лет? Деревьев не сажал, сына не вырастил, даже дом не построил, а только отремонтировал тот, что достался мне от прадеда. Слабак!
Я закрыл глаза, чтобы не смотреть на веселое цветущее великолепие вокруг. Подумать только! Меня еще не было на свете, а эти деревья жили и плодоносили! Меня уже не будет, а они…
Тут чья-то рука тронула мое плечо, и я подскочил на скамейке. Быстро обернулся и увидел хроников с обожженными солнцем носами.
— Господи, — сказал я невольно. — Напугали-то как!
— Извините, — сказал один из хроников, кидая вокруг тревожные взгляды. — Мы не хотели.
— Просто проголодались, — жалобно договорил второй хроник.
— Черт! — всполошился я. Хорош хозяин, забыл про гостей! — Ребята, простите! Идите на кухню, в холодильнике всего полно.
Хроники замялись на месте.
— Он спит, — сказал я, безошибочно угадав причину их нерешительности.
Хроники просветлели и растворились в воздухе прежде, чем я успел извиниться за то, что в кухне не убрано.
Ну, и ладно! Как заметил Глеб, должны же они как-то оправдывать свое существование!
Час, который я провел на скамейке под яблоней, промчался незаметно. Впрочем, ничего удивительного. Одно дело — час для нормального человека, сидящего на работе и с тоской поглядывающего на часы. Совсем другое дело — час для человека, ожидающего расстрела. За этот час теория относительности Эйнштейна раскрылась передо мной во всей своей философской, если не математической, глубине.
Тут в ворота постучали, и я снова невольно вздрогнул. Поднялся со скамейки и направился на стук. Очевидно, прибыла форма.
Я приоткрыл створку и увидел на пыльной проезжей части конопатого мальчишку лет десяти. Мальчишка придерживал небольшой двухколесный велосипед, к багажнику которого был приторочен объемный сверток.
— Вы кто? — спросил мальчишка подозрительно.
Хотя времени было в обрез, я все же не удержался от нравоучения:
— Здороваться нужно!
— Здрасти, — сказала мальчишка небрежно. И повторил:
— Вы кто?
Я хотел объяснить, что обычно младшие представляются старшим, а не наоборот. Но вздохнул и неожиданно ответил:
— Антон.
— Николаевич? — уточнил мальчик.
— Николаевич.
Мальчишка опустил велосипед на землю и принялся отвязывать сверток от багажника. Отвязал и протянул его мне.
— Вот. Просили передать.
Я принял сверток и взвесил на руке. Тяжелый.
— Спасибо.
Машинально похлопал себя свободной рукой по карманам в поисках мелочи. Но карманы были пусты.
— Извини, — сказал я. — Кошелек дома. Подождешь?
— Заплачено уже, — ответил мальчишка очень по-взрослому. Поднял велосипед из придорожной пыли, закинул ногу за раму и оттолкнулся от земли. Велосипед совершил плавный вольт и выехал на асфальт.
Я проводил взглядом малолетнего посланца, закрыл ворота и отправился в дом. Вошел в прихожую и, не разуваясь, отправился наверх. Поднялся по лестнице, остановился перед дверью своей спальни и прислушался. Тишина. Я осторожно стукнул в дверь и немного подождал. Мне никто не ответил. Тогда я приоткрыл створку и сунул в комнату голову. Егор спал, подложив здоровую руку под щеку. Его лицо было строгим и сосредоточенным; похоже, даже во сне он что-то обдумывал, чтобы не терять зря времени. Железный малый.
