На его выразительном подвижном лице было написан искренний интерес, и я невольно обрадовался.
Выходит, Сашка была не права, утверждая, что я серенький модный писатель на фоне общего безрыбья.
Егор перевернул страницу, разгладил ее, закинул одну длинную ногу на другую. Его присутствие наполняло меня таким покоем, что и передать невозможно. Даже комната стала выглядеть не такой как всегда, а какой-то особенно уютной.
Егор усмехнулся, почесал кончик сломанного носа. Его черные глаза быстро поглощали ровные печатные строчки.
«Странно, что он позволяет себе такую богатую мимику, — думал я, разглядывая приятеля. — Что ж получается, он весь, как на ладони? А конкуренты? Опять же, в преферансе играть человеку с таким выразительным лицом никак нельзя. Без штанов останется. Хотя, с другой стороны… Что-то мне подсказывает, что об этой своей особенности Егор прекрасно осведомлен. А он принадлежит к тем людям, которые умеют обращать себе на пользу даже собственные недостатки. Наверное, он хороший актер…»
Тут мои мысли прервались. Егор почувствовал мой взгляд и посмотрел на меня.
Я улыбнулся и шепотом сказал:
— Привет!
— Привет! — ответил он и отложил книгу на тумбочку.
Егор встал с кресла, развернул его. Придвинул поближе к кровати, уселся, наклонился ко мне.
— Ты что придумал? — спросил он укоризненно.
Я попытался пожать плечами. У меня почти получилось.
— Не ожидал от писателя таких шалостей, — продолжал укорять Егор. — Что же ты позоришь свое славное сословие?
Мне стало смешно.
— Можно подумать, что ты знаком с другими писателями!
— Было дело, — ответил Егор и потянулся, хрустнув косточками. — Я как-то проспонсировал конкурс молодых талантов. Все прошло чин чином, я даже получил приглашение на вручение призов… Попал, можно сказать, в эпицентр бомонда.
— Понравилось? — спросил я.
— Очень, — ответил Егор, сохраняя серьезную мину. — Там в писательском жюри было несколько известных и маститых. Вот и привел бог пообщаться.
Я завозился на постели, пытаясь уложить голову повыше. Егор встал с кресла, взял меня под мышки и легко, как ребенка, подтянул вверх. Взбил подушку, отступил, полюбовался, склонил голову к плечу.
— Удобно?
— Да, спасибо, — ответил я. — Ты мне скажи, как тебе понравились маститые?
— Говорю же, очень понравились, — ответил Егор, плюхаясь назад в кресло. — Люди оказались на редкость тактичные, щадили мои чувства… Старались говорить попроще, но если все же срывалось с языка какое-нибудь слово, вроде «толерантно», тут же извинялись и объясняли его смысл.
Я тихо засмеялся.
— Говорю же, было очень славно, почти по-домашнему, — продолжал Егор. — Я даже собрался заняться меценатством, но возникли другие проблемы. Ладно, это все присказка. Ты мне объясни, что с тобой произошло?
Я положил ладонь на лоб. Лоб был горячий и мокрый.
— Не знаю.
— Судя по твоему внешнему виду, ты решил завязать с дурными привычками типа еды. Давно не ешь?
Я сосредоточился.
— Не помню, — ответил я через некоторое время. — Какое сегодня число?
— Пятое… нет, пардон…
Егор взглянул на запястье. Я увидел, что его левая рука больше не лежит на перевязи и действует вполне свободно.
— Без двадцати шестое июля, — ответил он.
— Шестое июля, — повторил я тихо.
— Ты что, заболел? — спросил Егор, понизив голос.
Я посмотрел ему в лицо. Поколебался, но все же решился и торжественно сказал:
— Егор, я схожу с ума.
Приятель откинулся в кресле. Минуту он озадаченно смотрел на меня, поджав губы. Потом спросил:
— Почему ты так думаешь?
— Это наследственное, — объяснил я. — Мой прадед сошел с ума и застрелился.
— А твой дед?
— Дед был нормальным человеком, — признал я.
— А отец? — продолжал настаивать Егор.
— И отец.
— Тогда с чего ты решил…
— Я видел призрак, — перебил я.
— Ага! — сказал Егор все с тем же озадаченным выражением лица. Почесал затылок и спросил:
— Давно это у тебя?
Я уставился в потолок и облизал пересохшие губы.
— Егор, я не помню чисел, — ответил я после короткого напряженного раздумья. — Вообще никаких. Все перемешалось…
— Ну и бог с ними, с числами, — легко согласился приятель. — Не напрягайся.
Мы немного помолчали.
