– Стоп! Ты хочешь сказать, что дневник, который попал к тебе в руки, принадлежит кому-то из ее семьи? – Вера вытаращила на меня изящно подведенные глаза.
– Ну… – Я усмехнулась. Любила подруга такие эффектные ходы. – Я бы заменила слово «семья» на слово «род». Из семьи у нее, наверное, уже никого и не осталось. Если не считать, конечно, нас с мамой.
– Это просто «вау»! – Верка одним глотком выпила кофе и, по-моему, даже не заметила этого. – Теперь я понимаю ее мотивы! Вот почему, когда обнаружился дневник этого Валдиса…
– Владислава! – поправила я.
– Какая разница? – отмахнулась подруга. – Вот почему она вцепилась в него мертвой хваткой и сразу же направилась к декану, чтобы он, не упоминая ее, отдал эту работу тебе!
– И почему?
– Как ты не понимаешь? Во-первых, это такой шанс для тебя остаться на практике в институте, и она, как любящая бабушка, не встанет на пути у своей внучки, во-вторых, она всегда незаметно будет в курсе и, может быть, узнает кое-что из истории рода.
Я согласно кивнула. Впрочем, эти мотивы мне стали понятны еще в самолете, но теперь обида сменилась пониманием и желанием улыбнуться. Что ж, если я здесь – нужно сделать работу на «отлично».
Вера поднялась, сунула чашку в мойку и прошлась по комнате.
– До званого ужина еще два часа! Ума не приложу, чем мне заняться?
– Ну… лично я пойду в душ, а после, если будет время, намерена сесть за работу. – Я тоже встала и направилась к спрятанной под лестницей вожделенной двери, но прежде чем скрыться за ней, обернулась и указала на небольшую панель телевизора, висевшего на стене над камином. – Ты можешь посмотреть тв.
– Ага! Местное? И что я там пойму?
– Тогда… вариант второй и последний – попробуй все же ознакомиться с предстоящей работой. – Я указала на свою сумку, одиноко лежавшую на кресле. – Все доки в ноуте. В папке «Вайнские князья». Рабочий стол.
Воспоминания, как плети,
Терзают плоть, пытают разум.
И с каждым прожитым столетьем
Я прошлым сторицей наказан.
«…Дневник… Сегодня я нашел мой дневник – старую тетрадь, в которой осталось довольно много чистых листов. Боги, сколько пережитого в нем скрыто. Сколько воспоминаний набросилось хищными зверями, разрывая на части душу. Только с ним я мог делиться переполняющей меня пустотой, именуемой жизнью.
Не знаю, кем и за что мне было уготовано родиться в семье Вайнских князей единственным наследником, но младшим ребенком. Две старшие сестры, близняшки Гертруда и Вероника, казалось, ненавидели меня всем сердцем. Мати этого просто не замечала. Возможно, с моим рождением связана какая-то тайна – не знаю. Дворовые шептались, что отец мой попросту исчез еще до моего рождения.
Детство…
При одном упоминании о нем мое сердце должно радостно биться, а воспоминания пестреть беззаботными днями, но… Я слишком рано понял, что не нужен матери, да она этого и не скрывала. Иногда мне казалось, что я не родной ребенок, ведь все самое лучшее получали мои сестры, а я лишь довольствовался тем, что добывал себе сам в неравной борьбе с моим главным врагом – жизнью…
Впрочем, я лгу, говоря, что в моей жизни не было счастья. Детвора замка и дворовые заменили семью, а Агнес – моя кормилица, стала мне матерью.
Агнес…
Когда я вспоминаю ее, мне хочется выть, ибо я стал причиной ее смерти. Все случилось в тринадцатый день моего рождения.
Мати всегда устраивала балы в честь меня и моих сестер, но этот праздник был фальшью. Собравшаяся знать откупалась от виновника торжества богатыми дарами, тут же забывая обо всем ради выпивки, обжорства и разврата. Поэтому никто не замечал моего бегства, а я, изнывая от нетерпения, бежал в комнату кормилицы, и там, в кругу слуг и дворовой ребятни, у меня начинался настоящий праздник.
Однажды об этом прознали сестры. Точнее, Гертруда. И поведала матери. Та подобно фурии ворвалась в комнату Агнес и уставила на меня палец, украшенный перстнем с кровавым камнем.
– Ты не смеешь позорить наше имя, общаясь со слугами, словно они – твоя семья! – Кивнув страже, дожидающейся приказа за дверью, она коротко бросила: – На конюшню их всех!
Приговор был слишком жесток.
