Перешли реку. Прислушались, затаившись в кустах. На холодных ветках гремели одеревенелые листья. Над Рязанью стоял серый столб дыма.
Кирилл примерился, как перекинуть Бернабу через коня, чтоб и самому осталось место.
— Ты его спешь! — посоветовал Клим. — Не то коня уморишь.
Кирилл не понял.
— Чего?
— Бернабу-то спешь. Вздень петлю ему на шею, так и поведешь. Держи аркан!
— Удавится!
— Не бойсь. Петляй.
Бернаба напрягся, приподымая голову, и прохрипел с укором:
— Ой, Клим!
— Осерчал! — качнул головой Клим.
Кирилл удивленно вслушался:
— Видать, по-нашему разумеет?
— Не вельми: мною обучен.
— Что ж дурно учил?
— В Орде мнят: русское слово с Батыгиных времен остановилось; они русскую речь издревлим слогом молвят. Мне ль раскрывать очи врагов моих?
— Может, мнят, и Русь с Батыгиных времен неизменна?
— И тое мнят.
— Опять города палят.
— Небось Ольг не чаял?
— Сонным застигли.
— То то я гляжу. А чудно: почему застигли?
— А что?
Клим поднял голову и невесело глянул на дымящуюся Рязань. Кирилл переспросил:
— Откуда ж знать было? С застав-то воины по волостям разошлись.
— Теперь судить нечего. Тронем, кабы не хватились нас.
Они выбрались из лозняка. Мокрые кони пошли бодрей. Бернабу повели в поводу, волосяной аркан невыносимо колол и тер шею, и генуэзцу пришлось поспешать вдаль от Мамая.
Гнедой тонконогий конь горячился, порываясь из-под твердой Кирилловой руки, косил глазом, приседал, но колени Кирилла так его стискивали каждый раз, что дыханье срывалось.
— Удал конь! — одобрил Клим.
Бернаба, влачась в поводу, задыхаясь, сморщил лоб, чтоб хоть исподлобья взглянуть на Кирилла.
— А не степняк! — сказал Кирилл. — Не татарских кровей. Те коренасты да малорослы. А сей, будто тетива, упруг.
— Может, фряжский? — предположил Клим.
Бернаба ссохшимся голосом гневно крикнул:
— Тоурмен!
— Что? — не понял Кирилл.
— Ишь! — сказал Клим. — Фряг осерчал: конь-то, мол, тоурменский, а ты ему цены не знаешь. Видать, от Мамая к нему пришел.
Не сходили с коней до сумерек, не щадили и Бернабовых ног: чаяли уйти подальше.
К вечеру миновали поля и перелески, достигли леса. В лесной мгле Кирилл остановился. Спросил Бернабу:
— Жив?
Бернаба молчал.
— Что ему подеется! — воскликнул Клим.
Бернаба даже плюнул с досады:
— Аз не ведал тя!
— А что б сдеял?
— Удавил бы.
Кирилл стоял, отпуская подпругу. Клим устало полюбопытствовал:
— За что?
— Изменник ты!
— Врешь! Я Руси не предал. А Орда мне — не родина.
Привязав головы коней к их передним копытам, отпустили пастись.
Тучи ползли со стороны Рязани, и тяжелые животы их были багровы и алы и то погасали до синевы, то вновь разгорались тягостным багровым светом, и тогда на деревьях прояснивался бурый недобрый отсвет. А порой доносило с той стороны запах гари и смутный вой.
Клим отошел, снял шапку и поклонился до земли:
— Упокой, господи, души их в селениях праведных!.. — и долго молчал, глядя туда.
Когда Кирилл к нему подошел, Клим сказал:
— Долго горит.
— Дубовая.
— Дубовая, а сила не в стенах, а на стенах.
— Той недостало.
— Тридцать годов Руси не видел. Мнилась: зелена, просторна, тепла.
— Время — к Покрову.
— А пришел — кажное дерево и ручья поворот, все не на тех местах. Помнил свою деревню на левом берегу, а вчерась мимо шли — она на правом. Одни чураки на ней дымились.
«Со мной то ж было!» — вспомнил Кирилл.
— Так издали Русь те была теплее?
— Не. Во сто крат она мне теплей теперь. Что мороз, мороз любви не студит! Как жалко-то!
Бернаба, слушая издали негромкий их разговор, крикнул:
— Есть дай!
— Голоден, нехристь?
Мечами они нарубили молодой ельник, навалили его вокруг, как стену, чтоб никто не смог внезапно напасть.
— Хорош осек! — разогнулся Кирилл.
Он не боялся зверя. От волков можно мечом отбиться — будь поворотлив. Медведя ножом сваливать приходилось — только б рука не сорвалась да ноги б не оскользнулись. С вепрем столкнешься — успей повыше встать, снизу вверх он нападать не может. А прочий зверь сам человека опасается, далеко обходит. Одна лишь рысь неслышно крадется следом, таится, изловчается, иной раз ждет на ветвях и вдруг валится сверху и терзает, не дав опомниться. У нее-то и перенял свою повадку Кирилл — выждать и накинуться: врагу еще надо опомниться, а ты уж одолел. Каждый норовит перенять силу сильнейшего. Кирилл был силен: его растил лес.
