Следом за ним скакали сквозь мрак князья, бояре, дружина, двор княжеский.
Земля под конями звучала глухо, влажная, мягкая сентябрьская земля.
Над Доном полыхали сторожевые костры. С того берега долетал волчий вой. Псы, приставшие к войскам, облаивали их отсюда. Люди пытались разглядеть сверкающие зрачки зверей. Исстари, вслед за татарами, шли несметные стаи волков дожирать остатки, рыться в пепелищах, раздирать трупы, терзать раненых и детей.
Волки выли, — значит, недалек и Мамай. После многих лет встало воинство перед воинством, и одна лишь ночь разделила их тьмой и воем.
Дмитрий приказал искать броды, а сам проехал через весь стан и встретил Боброка: они уговорились тайно перебраться через Дон, самим осмотреть на заре поле.
Владимир Серпуховской и двое его шуринов — Андрей Полоцкий и Дмитрий Брянский стояли в стороне, ожидая Дмитрия Московского и Дмитрия Боброка.
— Я мыслю: он тверд, — сказал Владимир, — но я скрытен. Боброк удумал еще боле укрепить ему мужество, поволховать во чистом поле, послушать землю.
— Он тверд! — сказал Андрей. — Эту твердость в нем хранить надо — она есть твердость нашего союза. Глядя на него, робкий стыдится своей робости.
Дмитрий подъехал впереди Боброка.
Боброк подскакал, сопровождаемый Семеном Меликом и немногими воинами.
— Княже: еще весть. Мамай сведал о нашем стане, спешит по Птани-реке сюда, мыслит воспрепятствовать нашему переходу через Дон.
— А поспеет?
— Где ему! Завтра ж начнем возиться. А ему раньше как в два дни не дойти.
— Едем? — спросил Владимир Дмитрия.
Мелик указал им броды, по которым уже дважды ходил сам.
Кони тихо, вытянув вперед морды, распушив хвосты по воде, сначала осторожно шли, потом поплыли. В прохладной черной донской воде отражались и струились звезды. И молчаливая, утекающая ночная река казалась глубокой, страшной, немой.
Тонкий месяц погас за грядой леса.
Кони коснулись дна, облегченно выступили на берег и, фыркая, стряхнули с себя воду. Звякали стремена и цепочки; от реки круто вверх поднималось поле, и князья впятером поехали по берегу вверх.
Чуть занималась заря. За дальним лесом позеленело небо. Чуть порозовело одинокое облако.
Торопя коней, они ехали по полю, густая трава полегла от тяжелой росы, и роса уже начинала туманиться.
— Дмитрий Михайлович! — сказал Дмитрий Боброку. — Послушай землю: что нам сулит это поле?
Боброк остановился, вглядываясь в загорающиеся облака; зоркий его глаз приметил на востоке красную, как капля крови, звезду.
Боброк отошел от князей и лег в траву, прижавшись ухом к земле.
Долго он так лежал.
Он вернулся молчаливый и не хотел ничего сказать. Но Дмитрий настаивал.
Над деревьями поднялась огромная воронья стая и с граем кинулась во тьму, к западу. Боброк проводил их невеселым взглядом.
— Слышал я — на востоке вороний грай, и будто воют татарские катуни. А на западе плачут вдовицы и невесты и трубы трубят.
Он помолчал, глядя на запад, где вершины лесов начали покрываться розовым туманом.
— А значит сие, что будет плач в татарской стороне по множеству убиенных. И будет в русской земле плач, но и победа. О ней и трубы трубят. Надо биться нам, не жалея крови, не уступая, и наши трубы вструбят победу. Тако слышалось мне, княже. Так и тебе говорю.
Они сошли с коней и стояли, немые, глядя, как медленно ползет полем туман, как просыпаются птицы.
Со стороны стана застучали топоры.
— Что там? — спросил Дмитрий.
— По слову твоему пехоте мосты мостят. С рассветом пойдут на эту сторону, — ответил Боброк.
Они объехали поле, и Боброк часто отъезжал в сторону, оглядывал овраги, сходил с коня и заглядывал в те овраги. Порой, ощерив зубы, там отбегали волки.
— Мы поставим полки меж оврагами, чтоб Мамай не смог охватить нас, — предложил Боброк.
— Есть у них еще одна тайна: в битве всегда силы свои держать свежими. Наши все купно бьются, а татары сменно, наших тыща, да притомившихся, а их сотня, да свежая. Они и побеждают. Надо делить полки, чтобы всегда нашлись свежие тысячи! — сказал Дмитрий.
— Сие выполним, — заметил Боброк и обратился к Полоцкому и Брянскому. — Вы, братцы Ольгердовичи, стойте позади, держите Запасный полк в силе. А мы затаимся с Владимиром. Ударим, когда наше время ступит.
