Чернявого подростка Марксэна Костина не любила мать, не замечали соседи, ненавидели учителя и не уважали сверстники, давшие ему кличку Гуталин.
Авоськины дети, небоськины подкидыши.
В долгое душное безделье летних каникул он попросил, чтобы его взяли в отряд школьников, направляющихся в подмосковный поход. Оказалось, что это поход по местам боевой славы. Они должны были разыскивать останки бойцов Великой Отечественной войны, позабытых всеми и до сих пор не захороненных державой.
Под Можайском, в «долине смерти», в лесопосадке, проросшей через вымытые дождями солдатские косточки, они находили скелеты в истлевших лоскутах амуниции, мятые каски, изржавевшие штыки, съеденное временем оружие, гранаты. Из-за этого Костин навсегда перестал бояться покойников. Он прислушивался к разговорам взрослых, руководивших походом, и слышал какие-то ненормальные, непонятные цифры – около двух миллионов бойцов сгнили в полях сражений непохороненными, брошенными, как падаль.
И в этом походе, в который попросился он от скуки и дворового безделья и который повернул всю его жизнь, Костин вдруг осознал с недетской ясностью – человек ничего не стоит. Прах, пыль на ветру, жалкая кучка безымянных костей. Зачем мучились? Из-за чего переживали этот ужас? За что умирали? За Родину? Которая бросила их помирать, как собак, и не нашла времени, сил и желания хоть через десятилетия присыпать их прах горстью земли. Почему-то Родина в представлениях Костина имела облик его пьяной, всегда обиженной, недобро смотрящей маманьки.
Марксэнова мать, черт бы тебя побрал! Сука старая!
Этим же летом он совершил важное открытие. В откопанном скелете – был это красноармеец или немец, не узнает уже никто и никогда, – в пугающем желтом оскале черепа увидел Марксэн Костин две золотых коронки. Он долго сидел у своего раскопа и думал, позвать ли кого-нибудь из приятелей или взрослых. Лезть в рот скелету он опасался – во-первых, противно, а во-вторых, страшновато – вдруг щелкнет зубами? Потом решил не поднимать лишнего шума. Перочинным ножом легко раздвинул зубы, и коронки вылезли из пустой десны мгновенно. Спрятал в карман и никому об этом не рассказывал.
С этого дня благородное занятие Костина приобрело новый смысл. Он был достаточно сообразительный парень, чтобы не нести в скупку эти зубы. Он ждал случая. Случай явился сам в школу и назывался зубной врач Грачия Арменакович Папазян, проводивший у них регулярную диспансеризацию. По линии стоматологии у Костина все было в порядке, по части зубов его мучил совсем другой вопрос. Он и задал его, сидя в кресле под шум визжащей бормашины:
– Грачия Арменакович, у нас с мамой осталось два золотых зуба, коронки. Скажите, пожалуйста, их можно куда-нибудь деть? Или поставить мне?
Врач засмеялся:
– Тебе еще рано ходить с фиксами! Но если хочешь, я посмотрю. Могу дать за них какие-то деньги, если они действительно золотые…
Костин принес. И получил от Папазяна состояние – целых пять рублей! Огромные деньжищи!
Выросший в сухаревских трущобах пацан быстро сообразил вещь самоочевидную: коль скоро он переложил на свои тощие плечи обязанность мамки-отчизны, нашей замечательной родины-уродины, что по-польски означает «красота», – сохранить память о ее погибших сыновьях, то и искать эту память надо грамотно, целенаправленно. Нужно искать останки бойцов, которые унесли в прах единственно нетленную штуку – золотишко! Ведь им, павшим, брошенным и забытым, никакого урона от этого не будет. Ну не сдавать же державе их золотые зубы, последнюю ценность этих оставленных на распыл и разжев бродячим хищникам! Как в очень нравившемся Костину фильме «Без вины виноватые» правильно говорилось о матерях, бросающих своих детей, – это он хорошо понимал, сам такую имел.
Он уже обладал кое-каким опытом в поисках останков, а тут стал понемногу разбираться и в географии, и в истории массовых потерь. Плохо только – золотых зубов у тысяч погибших в Мясном Боре бойцов не было. Да и откуда было взяться золотым коронкам у солдат, призванных из нищих деревень и городского пролетариата, владевшего только запасными цепями. Эти люди и не знали, что такое золотые коронки. Но он теперь постоянно терся среди следопытов и поисковиков и однажды услышал разговор о том, что осенью сорок первого года под Москвой в районе Волоколамска были выбиты несчитанные тысячи московского ополчения – элиты интеллигенции, самых обеспеченных людей столицы.
