– Ладно, обойдусь…
– Александр Игнатьич, завтра к нам вылетает Лазаренко из Аргентины. Там сейчас весна – хотите, позвоню и скажу, чтобы свежей крапивы привез? Он с удовольствием! Вот только не знаю – а растет крапива в Аргентине?
– Крапива, Надя, растет везде. Лазаренко не звони, забудь. Скажи, чтобы мне сделали большой сандвич – отварное мясо на черном хлебе. С острой горчицей. И бокал пива. «Грольш»…
Она ушла. Загнанно сидел я за своим столом, бездумно смотрел в синеватую прорубь поляризованного стекла, хотелось есть, спать, не быть здесь – испариться.
Прикрыл глаза на миг – просто мигнул, услышал звон металла и ощутил острый запах конского пота. Царь Александр спешивался со своего Буцефала тяжело, неуклюже, будто был он ранен или болен. Я не видел его три года, а выглядел он так, будто прошла жизнь. Слуги бережно поддерживали его – чтобы не показать, как он слаб, и не дать ему качнуться или упасть пред лицом поверженных. Я пошел ему навстречу с поклоном.
– Приветствую тебя, великий государь македонян, властитель мира, могучий царь Искендер…
Он обнял меня за плечи, и я ощутил, что он весь горит.
– Я рад тебя видеть, Мидас, брат моей царственности, мудрый и богатый владетель Фригии…
Он трудно, с кряхтением и стоном усаживался на походное сиденье из шкуры льва. А вокруг меня стояли мои верные псы, тихо рычали – их тревожил и возбуждал невыветрившийся запах льва.
– Моя мудрость, великий царь, короче жизни ночной бабочки. И богатство наше мнится нам как сон. Проснулся – и черепки кажутся золотом…
– Не прибедняйся, Мидас, – я не пришел разорять твою землю, и дань мне твоя не нужна. Я властвую над половиной мира, и всадник за год не объедет границы моих владений… – Он говорил с хриплым придыханием. Сейчас ему должно быть тридцать три года. Древний, изможденный старик. Желтые редкие пряди на бугристой в шрамах голове, ужасные язвы на лице.
– Что привело тебя к нам, царственный стратег? – спросил я, глядя в землю. Мне было боязно-больно смотреть на него.
– Я возвращаюсь домой. Я покорил Бактрию и занял половину Индии. – Он протянул мне руку и сжал горячечными пальцами мою ладонь. – Спасибо тебе, мудрый Мидас, что ты согласился с миром пропустить мою армию домой, в Македонию. Если бы ты отказался, мне пришлось бы разрушить твое царство, тебя убить и быстрее пройти к Понту. У меня нет времени…
Я молча поклонился, а он тихо сказал:
– Я умираю, Мидас…
Не мог я унизить великого героя лживыми утешениями – я почтительно и скорбно молчал.
– Мой славный родитель царь Филипп Македонский когда-то говорил мне, что твой отец, смиренный и тихий государь Гордий, владел секретом мира… На ярем повозки, везущей его на коронацию, навязал он удивительный узел, секрет которого сообщил ему орел – вестник богов. Ни одному из смертных не удалось развязать этот узел – в нем тайна бессмертия. Гордий умер, не стал развязывать узел смерти, который открыл бы ему вечность. Но он не мог не сказать этого секрета тебе, своему сыну. Спаси меня, Мидас! Я не хочу умирать, я молод, я нужен миру, я его воля и ум! Я сила мира! Только я могу спасти мир от подступающей тьмы дикости!
– Великий господин, вели слугам поднять тебя! Я хочу показать тебе магический узел, чтобы ты поверил в искренность моих слов.
Я сопроводил его под священный шатер, где на беломраморных плитах стояла рассохшаяся, источенная древоедами, почерневшая от старости повозка. А псы мои расселись у входа в шатер, смотрели, слушали.
Круглый коричневый узел с человеческую голову размером, связанный из старого коричневого вервия, истончившегося, сбившегося в кудели, со множеством торчащих по сторонам концов, узелков и завязок.
– Мой отец Гордий умер, когда я был младенцем. Он не мог объяснить мне секрет бессмертия. А никому, кроме меня, он не захотел доверить тайны, ибо владеющий этим секретом становится сильнее меня – ребенка-царя…
– Почему же он сам не воспользовался великим тайным знанием? – хмуро спросил Александр.
– Он любил меня больше своей жизни и хотел дать этот небывалый дар мне. Я думаю, он надеялся, что я сделаю больше его. Время принадлежит позжеродившимся…
