– О чем грустишь, любимая?
Лора подмигнула мне в зеркале:
– Об уходящей молодости. О близкой старости. А между ними бабьей жизни – на один вздох…
– Совсем подруга сбрендила, – засмеялся я. – К тебе мужики на улице пристают? В смысле – знакомятся?
– Случается.
– Тогда все в порядке! Пока не начнут уступать передние места в троллейбусе – ты еще в игре…
Лора хлопнула меня легонько по лбу:
– Больше никто никому в транспорте место не уступает…
– По-моему, вполне демократично! И очень рыночно! На Западе тоже никто мест не уступает. Заплатил свой доллар-франк-марку, задницу втиснул по-быстрому на сиденье – и плевать на все ваши половые и возрастные вторичные признаки! Все довольны! Как бы свободные люди, мол, в абсолютно свободной стране!
– Кот, и ты тоже не уступал место?
– Когда ездил в гортранспорте – уступал. Бегал по вагону, искал, кому бы свое местечко ловчее уступить. Старушке предложу – грех простится, молодке – на вечер подкадриться можно. А на меня смотрели как на сумасшедшего – я от обиды с этим завязал, с тех пор езжу только на такси! Когда не возят в автозаке…
– А в тюремной машине не уступают место? – иронически спросила Лора.
– Подруга, о чем ты говоришь! В зэковозе место уступишь – вечером под нарами спать будешь. В зоне, как нынче на воле, закон один – сильный и есть правый… Ну что, собралась, идем?
– Идем… Выходим как обычно?
– Любимая, мы, как британцы, не меняем привычек, – заверил я Лору. – Ты спускаешься, отлавливаешь машину, объезжаешь квартал, а на той стороне я выскакиваю из мусоросборника и птицей влетаю в салон! Поверь мне – вся английская аристократия только так и выезжает в свет. «Роллс-ройс» – к мусорнику, и в Тауэр!
Лора бросила последний взгляд в зеркало, повернулась ко мне и тихо сказала:
– Хочется немного счастья… Не можешь устроить?
– Имеешь! – восторженно заорал я и показал рукой куда-то наверх, на потолок, ну, предполагается, мол, на небеса. – Я уже там обо всем договорился… Лора, мы ведь кузнецы своего счастья! Как в песне – куем мы счастия ключи…
– Нет, Кот, – покачала головой Лора. – Удачливые хитрецы придумали эту фенечку для невезучих дураков…
– А на самом деле? – заинтересовался я.
– Счастливость – это талант, он от рождения. Как ум, красота, смелость… Или имеешь, или нет. У кого он есть, придумали для серых нескладех миф – как они, мол, свое счастье трудно ковали, потно кузнечили, в слезах ваяли. На кой оно нужно, такое вымученное, выплаканное блаженство?
Я бросил свою пижонскую куртку на пол, уселся плотно на стул, терпеливо спросил:
– А твое счастье – это что?
– Котяра, бессмысленно говорить об этом. Для тебя это смешно…
– Давай посмеемся вместе! Итак…
– Наверное, это у меня оттого, что жить страшно. Я и не знаю, как мне это рассказать… По ночам мне часто мнится – не то сон, не то мечта… Или забытая сказка… Лес, зима, дорожка санная среди огромных деревьев, серпик серебряный луны, кругом – снега, снега, никого вокруг, сумерки сиренево-сизые, дом бревенчатый, из окошка – желтый свет, тихо-тихо…
Лора села напротив меня на низкую табуреточку, взяла с подзеркальника пачку сигарет, закурила. Я внимательно слушал. Лора говорила медленно, будто пересказывала только ей видимую картинку:
– Пахнет стужей, хвоей, лошадиным потом, кожей. В доме тепло, поленья красные в печи. Я вынимаю из загнетка высоченный горячий хлеб, а ты сидишь за дощатым столом, карабин свой ненаглядный чистишь и что-то весело рассказываешь мне – клыкастый кабан валяется у дверей…
Я во все глаза смотрел на Лору, открыв от удивления рот. Потом испуганно спросил:
– И пятеро ребят – мал-мала меньше – играют на полу с собакой?
– Да, – спокойно и просто кивнула Лора. – Или семеро – сколько успеем…
Мы помолчали несколько мгновений, после чего я осторожно, пытаясь говорить помягче, сказал:
– Лора, подруга дорогая, ты отдаешь себе отчет, что эта буколическая идиллия – бред? Что в этой лесной сказке хорошо провести уик-энд с шашлыками? Что от этого счастья через неделю с волками дуэтом запоешь?
Лора вздохнула:
– Я ведь сказала, Кот, что тебе это и слушать будет смешно…
– Так это не только мне – кого хошь рассмешит. Ты про кого-нибудь слышала, чтобы так жили?
