— Так аэродром — твоих рук дело?
— Моих, — не стал больше скрывать Саша. Всё равно уходить, так чего дальше темнить.
— И эшелон на станции ты сжёг?
— Было дело.
— Вот я дура!
— Это ты о чём?
— Думала о тебе плохо. Да ты сядь, доешь. А я пока узелок тебе соберу.
Саша допил молоко, доел хлеб. Олеся же металась по дому, собирая узелок — яичек варёных, несколько картофелин, половину каравая ржаного хлеба, огурцов и немного соли в спичечном коробке.
Александр успел сбегать в сарай и надеть высохшие штаны и рубашку.
— Ну, Олеся, давай прощаться. Девушка ты хорошая, береги себя. Даст Бог, свидимся ещё.
Олеся обняла Сашу, всплакнула. Ну да слёзы девичьи — что роса под лучами летнего солнца, высыхают быстро.
— Ты ведь с немцами боролся — один! А я вместо помощи…
— Ну-ну, — погладил её по плечу Саша, — успокойся. С кем не бывает!
Он повернулся, взял узелок со стола и вышел. Уходил задами, через огороды, чтобы меньше любопытных глаз его видело.
Александр уходил на восток, по направлению к Чёрному и Белому озёрам. Правда, с Мыколой и Михасем нехорошо получилось. Сегодня они встретиться должны, а его не будет. Но и немцев дожидаться тоже не стоит. Когда ещё рана подживёт?
Он шёл себе и шёл, помахивая узелком. По крайней мере, о пропитании на сегодняшний день беспокоиться не стоит. Какое же сегодня число? Александр начал считать. Выходило — пятое, а кажется, он здесь так давно, столько событий произошло! И каких событий — не соскучишься! Но главное — сам пока жив и немцам урон нанёс немалый, внёс свою лепту в победу над врагом.
Теперь вопрос в другом — куда идти и что делать? Нынче он изгой: ни родни, ни дома, ни документов. Одним словом, выражаясь милицейским языком — бомж.
Во-первых, узнать бы — где линия фронта и как далеко придётся пробираться? Общественного транспорта, вроде автобусов или электричек, нет, потому на своих двоих придётся топать. Насколько он помнил из истории, немцы должны быть у Березины, но где эта река, Саша не помнил точно. Вроде бы наши предки французов при этой реке били сильно, но сколько до неё добираться — сто, двести, триста километров?
Немцы наступают, фронт нестабилен, и сплошной линии, как это бывает при позиционной войне, то есть траншей, блиндажей, дзотов и прочих сооружений, нет. Просочиться вполне можно. Он бы прошёл через линию фронта в любом случае — их этому учили.
Ночью траншеи и окопы охраняют часовые, и между ними можно проползти. Пожалуй, наихудшее — только мины. Из-за них сильно падает скорость передвижения, так как приходится присматриваться к каждой подозрительной кочке или лунке.
К полудню он подошёл к Лунинцу, только севернее, и залёг перед шоссе, ведущем на Бардковичи.
Лежать пришлось долго: то с одной, то с другой стороны шли колонны автомашин и одиночные мотоциклы. Тут всего-то, казалось бы, перебежать через дорогу — и в лес, а — поди, попробуй…
Улучив момент, Александр метнулся на другую сторону. И снова — пешком по лесу. Направление выдерживал без компаса. Чего хитрого: солнце справа, деревья на южной стороне гуще, мох или лишайник на дереве с северной стороны растёт. Зная эти мелочи, можно определиться с направлением.
До вечера он успел сделать привал и съесть всё, что положила в узелок Олеся. Сейчас лето, жарко, и продукты беречь нет смысла — испортиться могут. Уж лучше живот набить.
Поев, Александр полежал немного, задрав ноги на ствол дерева. В такой позе ноги отдыхают лучше всего, этому его ещё взводный в своё время в армии научил. И — снова вперёд.
К вечеру Александр добрался до селения Микошевичи, отмахав за день километров тридцать пять. Тяжеловато с непривычки, давно он марш-броски не совершал. А ведь в армии и больше проходил, да ещё с грузом — рюкзаком, автоматом. «Стареть стал, физкультурой не занимаюсь, водочку иногда употребляю — вот итог», — укорял себя Саша.
«Картой бы разжиться!» — размечтался он, улёгшись на ночлег под разлапистой елью.
Для человека военного, пусть и в прошлом, карта значит много. Есть возможность сориентироваться по месту, определить расстояние, естественные преграды вроде рек и болот.
