Сразу после дядюшкиной смерти прислуга получила расчет, но Дэвид и не думал нанимать новый штат. Его фантазии хватило лишь на то, чтобы отправиться в ближайшую деревушку Бэйвилль и договориться, чтобы кто-то из местных приходил дважды в неделю и поддерживал имение в порядке. Подыскать хорошего дворецкого, повара и горничную — задача не из легких, однако Дэвида пугали не трудности и даже не перспектива полагаться на других. С ранних лет он все делал самостоятельно и не собирался изменять своим привычкам. Наконец, всю жизнь он стремился к уединению, какое можно купить только богатством, и теперь не намеревался делить воплощенную мечту с посторонними людьми.
Раздевшись в самой скромной из гостевых спален, Дэвид побрился и принял душ в примыкающей ванной комнате. Потом достал из гардероба слаксы и рубашку, за которые заплатил многим больше, чем обычно платил за костюмы. «Непринужденный ансамбль для повседневной носки», — напутствовал продавец. Однако изучая свое отражение в зеркале, Дэвид не испытывал непринужденности. Наоборот, чувствовал себя скованным и неуклюжим — и выглядел соответственно.
Ужинать он поехал в Бэйвилль, а когда вернулся, по лужайке уже ползли длинные тени. Устроившись на колоннаде, Дэвид наблюдал, как тени постепенно удлиняются, гонимые беззвучной поступью ночи. С наступлением темноты он поспешил на пляж.
Отыскать павильон не составило труда — тот расположился прямо на песчаной полосе, из обрамленных тополями окон струился яркий свет. Переступив порог, Дэвид моментально пожалел о своей затее. У бара и вокруг столов толпилась молодежь. В помещении стоял адский шум — казалось, все говорят одновременно, и вся эта какофония вкупе с завываниями музыкального автомата здорово действовала на нервы. Идеальный праздник для детей, но никак не для взрослых. В свои двадцать девять Дэвид внезапно почувствовал себя сорокалетним.
Он втиснулся в узкое пространство у бара, заказал пиво, хотя пить совершенно не хотел, и уже подумывал смыться, как вдруг заметил Хелен и Барбару. Сестры сели у широкого окна с видом на озеро. Дэвид взял еще два пива и, прихватив свой бокал, направился к столику, прокладывая путь сквозь толпу. Хелен неотступно следила за ним глазами и, едва стаканы коснулись столешницы, вознаградила его ласковым:
— Привет! Познакомься, Барбара, это Дэвид Стюарт, — обратилась она к спутнице. — Дэвид, это моя сестра Барбара. Она пишет любовные рассказы для журналов.
Барбара смерила его долгим ледяным взглядом. Ее белое платье рождало ассоциации с греческой туникой. Нежнорозовое платье Хелен утренним туманом обволакивало ее золотистую кожу. Два сосца твои — как двойни молодой серны, пасущиеся между лилиями…
Вы тот самый Дэвид Стюарт, о котором судачат газеты? — спросила Барбара, когда гость опустился на свободный стул. — Счастливчик, собравший золотой урожай?
— Урожай моего дядюшки, — уточнил Дэвид.
— Хелен не поверила, когда я расписывала, как вы безбожно богаты, — сказала Барбара.
— Послушать вас, быть богатым — преступление.
— Банальная зависть. К несчастью, у меня нет богатого дядюшки, поэтому я нища, как церковная мышь. Но даже десяток дядь не помог бы мне выбраться из нищеты.
— У меня тоже нет дяди, но я ни капельки об этом не жалею, — вставила Хелен. — Дэвид, вам нравится ощущать себя богатым человеком?
— По правде сказать, не знаю. Еще не привык.
— Почитайте Фитцджеральда, — посоветовала Барбара. — У него комплекс относительно богачей. Впрочем, вы, вероятно, читали.
— Бедный Джулиан, — кивнул Дэвид.
— Бедный Дэвид, — вздохнула Хелен. — Барб, сделай одолжение, угомонись. Кстати, я размышляла над вашими словами насчет чаек и воспоминаний. Когда все разъедутся, здесь наступит настоящий рай.
— Но только не с вашим отъездом. Может, ненадолго задержитесь?
— Я бы с удовольствием, но увы. Завтра надо возвращаться в Буффало.
— И к Стиву, — вставила Барбара. — Не забудь про Стива.
— Кто такой Стив? — нахмурился Дэвид.
— Любовь всей ее жизни. Неужели ты еще не рассказала про Стива?
— Не будь такой ехидной, Барбара. Знаешь же, мы и десятком слов не успели перекинуться.
