Стоп. Я хватаюсь за дверной косяк, чтобы не упасть. Марк.
Я вроде бы что-то шепчу, но не слышно ни звука. Однако Марк всё равно что-то чувствует, поднимает голову и видит меня. Я неловко снимаю капюшон, и катушка выпадает из рук Марка. Я вижу, что он меня узнал. Я вижу, что он кажется вполне нормальным, даже несмотря на то, что он здесь. Я позволяю себе надеяться.
Марк подходит ко мне, и в этот момент гаснет свет. По спине у меня пробегает холодок, а в голове отчаянно звучит «я боюсь не темноты, а того, что в ней скрывается». Я вспоминаю, что Марк боялся темноты, а на наши шутки всегда отвечал именно так, и сейчас я его отлично понимаю. Я стою и не могу пошевелиться. В этот момент кто-то хватает меня за руку, я вскрикиваю, и одновременно вспыхивает свет. Я чувствую, как меня прямо перекосило от резкого выброса адреналина. Я смотрю на Марка, а ему хоть бы что. У него всегда бывало слегка недовольное или обеспокоенное лицо, если у нас по какой-то причине гас свет дома. Всегда. А сейчас он почему-то улыбается.
Хотя я знаю почему, просто не хочу себе в этом признаваться.
Марк держит меня за руку. Это меня немного успокаивает, но не настолько, чтобы не видеть: футболка на Марке надета наизнанку.
На мне тоже, хотя я и не переодевалась. Я невольно закрываю глаза.
Всё сошло с ума. Всё. Понадобилось время, чтобы я в это поверила. Но теперь-то с этим не поспоришь. От воспоминаний о последних событиях начинает кружиться голова. Чёртова паника. Мне становится тяжело дышать, я чувствую, что задыхаюсь, — такое не всегда, но всё же случается, когда я паникую. Марк, которому не привыкать, в который раз меня успокаивает:
— Брось, ты вовсе не задыхаешься. Смотри, какая большая комната. Ты не задыхаешься. Воздух наполнен комнатой.
— Что?
— Комнат наполнен воздухой, — невозмутимо исправляется Марк.
И я понимаю, что надо бежать.
Понимаю, но не могу. Не могу его оставить. Не могу оставить его таким. Всё ещё надеюсь, что это можно как-то исправить, но сама себе не верю. В свете всего происходящего — уже не верю. И хотя я чувствую, что надо бежать как можно скорее, я не могу. Какая-то часть меня размякает и хочет остаться, сделаться такой же, как Марк, не думать обо всём кошмаре, что творится вокруг, не понимать, что что-то не так. И что это наши последние часы, истекающие болезненно быстро.
Внезапно я чувствую, что все снова смотрят на меня. Все улыбаются.
Марк улыбается.
Сердце моё останавливается, в горле застревает комок — наверное, крик отчаяния — и я отворачиваюсь, потому что, если посмотрю ещё хоть секунду на эту беспощадную улыбку, точно потеряю опору и рухну на асфальт. Хотя я её уже потеряла — Марк всегда был моей опорой. А теперь он похож на персонажа Кизи, сильного, дерзкого, умного, противостоящего безумию — когда-то. До того момента, когда ему сделали лоботомию. Вот он — кошмар наяву.
— Ты в порядке? — спрашивает Марк, и у меня кровь стынет в жилах.
Лучше бы он оказался на месте Яна. По крайней мере, остался бы собой. И мне, наверное, было бы не так больно. Я бы просто отправилась за ним. Хотя что мне мешает сделать это сейчас?
Я раздумываю, не проявить ли мне акт милосердия и не пристрелить ли своего любимого Марка. Он дёргает меня за рукав, и я с ужасом отшатываюсь.
— Ты в порядке? — повторяет он точь-в-точь, как произнёс до этого. — Ты в порядке? Ты в порядке?
Я смотрю в его зелёные глаза, ещё не тронутые безумием. Смотрю и думаю, что надо бы умереть прямо сейчас. Глядя в его глаза. Такие родные, такие любимые, такие… Нет, я не смогу его убить. Ему уже не помочь, и так я его тоже не спасу. Я не смогу.
— Ты в по… — снова начинает Марк, и я зажимаю ему рот рукой, чтобы не слышать этого механического голоса. Он замолкает, я обнимаю его изо всех сил — в последний раз. Действительно последний. Крепко-крепко. Долго не могу расцепить руки, но страх, что я вновь услышу это «ты в порядке?» захлёстывает меня с такой силой, что я невольно сползаю на пол и обнимаю теперь уже ноги Марка. Он смотрит на меня сверху вниз, я снова смотрю в его глаза, чувствую, как чья-то рука сжимает мне сердце, ничего от него не оставляя, встаю, поворачиваюсь и бегу прочь из этой комнаты, квартиры, здания, молясь, чтобы так всё и осталось, чтобы так всё и закончилось — так, а не этим удушающим «ты в порядке?». Чтобы его голос не долетел до меня.
