Они решили вечером всё обсудить у Петельникова. И повод был — четыре пачки пельменей.
Уже подходя к его дому, Леденцов вдруг увидел высокого мужчину в рабочей спецовке с охапкой разномерных досок на плече. Инспектор уставился на мужчину, ибо лицом тот очень походил на Петельникова.
— Тебя что — парализовало? — спросил мужчина.
— Откуда дощечки? — нашёлся Леденцов.
— С помойки, вестимо.
— То есть, зачем дощечки, товарищ капитан?
— Сейчас покажу…
Петельников привёл его на развороченную кухню, одна стена которой уже была забрана деревом в рост человека.
— Сами сработали?
— Неужели дядю просил? Проходи в комнату, а я переоденусь.
Пельмени Леденцов намеревался лишь попробовать, ибо есть мясокомбинатовскую лепню после маминых блюд ему не хотелось. Но Петельников сперва сварил их на пару, потом поджарил на сливочном масле, а затем полил бело-зелёной смесью, составленной из сметаны и аджики. И Леденцов съел свою половину, две пачки, быстро и с небывалым аппетитом.
Умиротворённые, перешли они от большого стола к малому, где всё было приготовлено для кофе. Инспектора расстегнули вороты рубашек и закатали рукава. Леденцов ещё раз оглядел комнату…
В широкие окна цедилась белая ночь. Лампочки торшера тлели за плотным абажуром. В этом смешанном свете отделанные деревом стены казались мягкими.
— Тоже сами, товарищ капитан? — спросил про стены Леденцов.
— Сам.
— А дерево?
— На свалке, на помойках, у мебельных магазинов…
— Я же говорю — супермен, товарищ капитан, — восхитился Леденцов.
— Умелец, лейтенант.
Гость разглядывал огромную комнату.
Мебель светлого дерева, как и стены. Книги — классика и детективы. Белая тахта, широченная, как паром, с брошенным на неё оранжевым телефоном. Три стола: обеденный, письменный и для кофе. Бар, стоило который открыть, как он слепил подсветкой, зеркалами и бутылками. Угол с аппаратурой: цветной телевизор, стереопроигрыватель, два радиоприёмника…
— Как у вас на всё денег хватает? — спросил Леденцов необижающим тоном.
— Лейтенант, я не пью и не курю. Не пользуюсь услугами никакого сервиса, кроме бани. Автомашину, телевизор, сантехнику я чиню сам.
— А стирка? — перебил Леденцов.
— Разумеется, сам, это мужская работа. Дальше, у меня неплохая зарплата. И я не гнушаюсь заработком. Ты где отдыхал в прошлое лето?
— С мамой на юге.
— А я без мамы и не на юге.
— Вы отдыхали на Урале, товарищ капитан.
— Да, рабочим в экспедиции месяц бил шурфы и рыл канавы. Размялся физически и привёз четыреста рублей.
Леденцов смотрел на капитана возбуждёнными глазами. Этого человека он знал несколько лет, но ежедневно ему приходилось смотреть вот такими глазами, — ежедневно он спотыкался в этом человеке на чём-то новом.
— Некоторые усматривают в вас элементы мещанства, товарищ капитан.
— Из-за машины?
— И замшевой куртки, — добавил Леденцов.
Петельников сходил на кухню и принёс кофе, сваренный по-восточному в маленьких кованых джезвочках.
— Вчера мне один гражданин характеризовал соседа… Он, говорит, махровый мещанин — у него есть кожаное пальто. Пальто это оказалось вроде реликвии, дедово ещё, красногвардейца, который в нём Питер охранял. Так будем ли говорить о дураках, лейтенант?
— Будем, товарищ капитан, потому что их много.
Петельников разлил кофе по чашечкам, прошёл в аппаратный угол, поставил диск-гигант на проигрыватель и включил. Музыка выплеснулась не сразу, заставив Леденцова оглянуться, — он ждал её из угла, а она потекла вроде бы ниоткуда, из стен, из книг.
— Леденцов, а кто такой мещанин?
Петельников чувствовал, что этот разговор необходим лейтенанту, решавшему что-то для себя.
— Тот, кто не работает в уголовном розыске, товарищ капитан.
Улыбнулись они одновременно.
— Я бы спросил тех, кто шьёт мне мещанство… На каком уровне бедности нужно пребывать, чтобы не слыть мещанином? Петрова ты знаешь… Вечно у него нет денег, вечно он ноет, вечно у него нехватки. Так поколотись, постарайся, смени работу, будь мужчиной…
— А если он любит своё дело?
