— Что вас привлекает в аспирантуре?
— Хотел бы написать диссертацию. По госправу Франции. А затем, может быть, преподавательская работа.
Все это действительно соответствует сложившимся у меня во время учебы настроениям. Я с увлечением изучал французскую конституцию.
И. Лобанов — человек строгих правил. Не улыбается. Говорит размеренно, тоном императивным. Но по натуре человек добрый и доброжелательный.
— Мы знаем о рекомендации, и в других обстоятельствах трудностей с аспирантурой не было бы. Но сейчас не получается. Мы предлагаем вам продолжить изучение французского языка на специальных курсах.
Не обошла меня чаша сия! Слух о таких курсах пробежал по институту задолго до начала работы комиссии, но никто из студентов не знал толком, что это значило. На моем лице такое огорчение, что Иван Иванович пускается в дополнительные разъяснения.
— Курсы это особые. Вы видите, что дипломатия наша активизируется. Все больше контактов. И это только начало. А как выясняется, работников, знающих иностранные языки, у рас почти нет. Недавно в Женеве, на конференции по Индокитаю, выяснилось, что некому обеспечить приличный перевод. Поэтому принято решение. Высоко! — Иван Иванович таинственно поднял палец. — Отобрать человек сто из вашего выпуска и засадить на годик за иностранные языки. За разные, небольшими группами. Задача одна — поднять ваши знания как можно выше. Отбираем тщательно, даже не просто отличников. Может быть, кого-нибудь и за границу пошлем постажироваться.
Директор завершил свою официальную речь и, сменив тон на доверительный, уже совсем по-простому добавил:
— В общем, это совсем неплохо.
Разговор этот состоялся летом 1954 года. Еще далеко было до XX съезда парии, не появилась даже книга И. Эренбурга под многозначительным названием «Оттепель», а в подходе Советского Союза к международным делам наметилось движение.
Конференция по Индокитаю явилась едва ли не первым многосторонним форумом, на котором акцент был сделан на практическом решении проблем путем переговоров. К тому же эта конференция дала реальные позитивные результаты. Но руководство страны думало о большем. Отзвуком новых веяний было и коснувшееся меня оргмероприятие, проводившееся, разумеется, по решению «инстанции», как именовали в обиходе руководство партии.
Иностранный язык, занятия им меня интересовали, но, скорее, как средство, путь проникновения в неизведанную культуру, в таинства какой-то иной жизни, но о переводческой работе я никогда не помышлял, а это первое, что мелькнуло в голове, оставив неприятный осадок.
Я сделал попытку изменить уготованную мне участь. Видя, что аспирантура явно «задымила», прошу направить меня на практическую работу.
— Ни то, ни другое не уйдет, — слышу в ответ. — Но позже. Пока же нужен язык. Советую. Так требуют обстоятельства, да и не пожалеете, — это сказано уже пожестче.
Я выхожу расстроенный. Кто-то из моих однокашников отправляется в МИД, кто-то будет пробовать силы на журналистской стезе, кто-то… а я, хоть и не один, — но разве это утешение? — с заседания Комиссии по распределению возвращаюсь в студенты. На душе у меня невесело, а грядущий год — целый год жизни! — заранее кажется потерянным.
Правильно говорится: молодо-зелено…
* * *
Что же это за особые курсы — курсы усовершенствования иностранных языков? Небольшой нашей французской группе — нас чуть более 10 человек — читают лекции по истории, политике, литературе и даже живописи Франции. Все на французском. С последующим обсуждением. И перевод, перевод всякого рода, в том числе и синхронный. По шесть часов таких занятий в день. Ничего кроме этого. Даже диалектического материализма. К тому же относительная свобода. Когда меня Комитет молодежи пригласил поработать переводчиком с делегацией французских студентов, согласие директора института было немедленным. Я оказываюсь впервые в компании с настоящими французами, впрочем, и большинство из них тоже впервые попадает в компанию с советскими студентами. Французов — человек 20–25. Они с разных факультетов, готовятся стать юристами, врачами, инженерами. Но все они активисты студенческого движения, политика у них на первом плане. Мы целыми днями вместе. Встречи, беседы в различных наших учреждениях. Это довольно скучно — официально. Другое дело, когда мы остаемся одни. Безжалостному разбору — с обеих сторон — подвергается все и вся. То и дело вспыхивают горячие споры.
