* * *
Летом 1964 года я возглавил группу по внешней политике. В нее входили первые секретари посольства Б. Червов, В. Шведов, позже С. Богомолов. Мы поставили своей задачей развитие постоянного диалога с Францией по международным проблемам с подготовкой практических предложений на этот счет для Центра. Это была существенная ломка укоренившихся методов и содержания работы, которая раньше замыкалась, как правило, на подготовке для Москвы информации о политике Франции.
Уезжая в отпуск в августе 1964 года, С. Виноградов оставил меня временным поверенным. Существует мнение, будто период отпусков — это мертвый сезон для политической жизни и дипломатии. Глубокое заблуждение. Факты говорят об обратном. Так было и в то лето. Соединенные Штаты нанесли удар в Тонкинском заливе, положивший начало вьетнамской войне, под их воздействием Организация американских государств приняла меры по ужесточению экономической блокады Кубы, в Париже собралась конференция трех лаосских принцев, и надо было представлять при них советское правительство. Дел было огромное количество. Вместе с тем основные работники отправляются отдыхать, как правило, одновременно с послом, поэтому крутиться приходилось с одним-двумя энтузиастами. При этом в Москве и в самом посольстве достаточно завистников, шептавших за занавесом, что С. Виноградов доверил посольство мальчишке. Так смотрели тогда на мои 33 года. Но преимущество молодости — в уверенности, что крылья выдержат любую бурю. Все обошлось нормально. Вернувшийся посол был доволен, что испытание я выдержал, и признавался, что случись хоть какая-либо оплошность — неприятности были бы обоим. Правда, сам он ворчал за то, что я опустошил представительскую смету, задав прием в честь крупной делегации советских ветеранов, посетившей в то лето Францию. Такова жизнь. Из всех положений, в которых оказывается растущий дипломат в своей карьере, оставаться за посла — одно из самых деликатных.
Главное внимание в положении поверенного я старался концентрировать на ключевых и взаимосвязанных вопросах — германских делах и визите де Голля в Советский Союз. Было видно, что во Франции все более пристально следят за состоянием и возможным развитием советско-западногерманских отношений. Тем более, что в газетах появились сообщения о возможной встрече Хрущева с канцлером Эрхардом. Такое внимание Парижа к нашим делам с Бонном объяснялось тем, что французское правительство в значительной мере строило свою политику в отношении ФРГ с учетом напряженности между Советским Союзом и ФРГ. Однако курс Франции на быстрое сближение с ФРГ не давал ей желаемых результатов, что стал публично признавать и сам де Голль.
Определенное беспокойство вызывала у французов и перспектива расширения советско-западногерманских экономических и торговых связей. В лице ФРГ здесь видели динамичного конкурента. Наши французские собеседники высказывали озабоченность тем, как бы Советский Союз не отдал предпочтение ФРГ в деле размещения заказов на комплексное промышленное оборудование, даже несмотря на готовность Франции предоставить под эти заказы долгосрочные кредиты.
Внимание Парижа привлекла и статья Эрхарда, появившаяся 31 июля, о желательности улучшения отношений между Востоком и Западом. Эту статью рассматривали в Париже как определенный признак улучшения климата в советско-западногерманских отношениях и практически как начало диалога между Советским Союзом и ФРГ.
Официальные круги публично интерпретировали сообщения о возможной встрече Хрущева с Эрхардом в спокойных тонах. Газета «Монд», по всей вероятности, в инспирированной статье старалась охладить интерес западных немцев к СССР. Эта встреча, писала она, способна дать лишь ограниченные результаты, поскольку для Эрхарда главный вопрос — объединение Германии, а советское правительство «вряд ли намерено сделать ему сегодня такой подарок». Вместе с тем на Кэ д’Орсе у нас настойчиво интересовались, в том числе и мой постоянный собеседник Ф. Пюо, что могла бы означать встреча Хрущева и Эрхарда, когда она могла бы состояться и к каким политическим последствиям она могла бы привести.
