— Кажется, да.
Паоло Рамбан поднимается со своего места. Я слежу за его перемещениями, поворачиваясь вместе с креслом.
— Возможно, вам знакома аллегория, придуманная Сократом, — о людях, запертых в пещере.
Предпочитаю ничего не отвечать.
— Я вам напомню, Золтан. Сократ утверждал, что обычный человек напоминает пленника, сидящего на полу пещеры со скованными руками и ногами. Он сидит спиной к выходу из пещеры, и все, что он видит, — тени от предметов, движущихся у него за спиной. Не будучи в силах повернуться, он полагает эти тени единственно возможной реальностью и не допускает мысли, будто существует что-то еще. Если бы Сократ жил в наше время, пожалуй, он сравнил бы телевидение с фокусником, который, пробравшись в пещеру и стоя за спиной у пленника, проецирует на стену перед ним различные фигуры — привлекательные или отвратительные, изящные или примитивные. Наблюдая за этой игрой теней, вы можете подумать, будто она наполнена смыслом, однако это лишь тени, иллюзии, фикция. Так вот, в какой-то момент нам в корпорации надоело продюсировать театр теней — мы намерены снять с пленника оковы и вывести его из пещеры наружу…
— Благородная миссия! — позволяю я себе замечание.
— Речь здесь не идет о благородстве, — отвечает Рамбан. — Нам просто неуютно в пещере. Именно потому, что мне нравится конструировать реальности, я и стал в свое время заниматься модой. И именно поэтому перестал заниматься ею. В какой-то момент я понял, что мода — слишком примитивный инструмент. Скажем так, это павлинье перо, щекочущее ухо, а нам в корпорации нужен лазерный скальпель, вскрывающий череп.
Рамбан подходит к бару в стене, берет в руки графин с водой, предлагает мне, я отказываюсь. Со стаканом в руках он присаживается на край стола прямо передо мной и произносит:
— Если бы вам пришлось разрабатывать пиар-стратегию для новой религии, с чего бы вы начали?
— Это аллегория? — спрашиваю я, не веря своим ушам.
— Многое из того, что мы делаем, можно выразить лишь языком метафор.
— Религия — это набор мистических знаний, приспособленных для определенной географической зоны. Они решают экзистенциальные задачи: что будет после, в чем смысл бытия, каково наше предназначение…
— И? — Паоло явно заскучал от моего красноречия.
— Любое общение с богами предполагает жертвоприношение. Или как минимум подношение. Поэтому я бы пошел проверенным путем. Выбрал бы лицо бренда, создал ему соответствующее паблисити. А потом — распял бы его.
— Эффект жертвы давно уже не работает, мы проводили исследования, — отмахивается Рамбан. — Людям теперь сложно концентрировать свое внимание более чем на сутки, они забудут вашего мессию на следующий день. Я бы хотел получать от вас более оригинальные решения.
— Смотря какой показатель пиар-кампании считать успешным. Даже звезды-однодневки хорошо продаются.
— Новый рынок, который мы намерены завоевать, измеряется не деньгами. Он измеряется душами людей.
— Звучит загадочно.
— Будет время и для конкретики, — обрывает меня Рамбан.
Он бросает взгляд на свои часы, по циферблату которых быстро проносятся какие-то золотистые символы. Едва заметно поднимает бровь — признак легкого раздражения, который от меня не ускользнул, — потом встает. Я решаю, что аудиенция подходит к концу. Судорожно соображаю, как спасти ситуацию. Мне очевидно, что я не произвел на Рамбана должного впечатления. Однако он не указывает мне на дверь, а смотрит прямо в глаза, возможно, впервые за нашу встречу.
— Знаете, Золтан, мне вас настоятельно рекомендовали… Что ж, посмотрим. В любом случае, чтобы утвердить вашу кандидатуру, я должен провести с вами один небольшой тест.
«Принимать я здесь больше ничего не буду», — говорю я себе.
— Что вам известно о дзен-буддистских коанах? — произносит мой собеседник.
Час от часу не легче.
— Это кажущиеся невыполнимыми задания, которые учителя дзен давали своим ученикам, — отвечаю я. — Продемонстрировать хлопок одной ладони, найти то, что находится севернее Северного полюса, и так далее.
— Совершенно верно. Хоть я и не учитель, а вы пока не мой ученик, но тем не менее… Вы должны остановить этот самолет.
