— Вы собираетесь торговать русскими мастеровыми в Италии? — громко расхохотался стоящий рядом с ним гладко выбритый ландскнехт, несмотря на жару закованный в темную немецкую кирасу поверх кожаного поддоспешника, с длинным рыцарским мечом на боку.
Впрочем, для воина рыцарский меч длинным не казался — ландскнехт превышал ростом своего собеседника едва ли не на три головы, был вдвое шире в плечах, а руки его играли мышцами, едва не раздирая тонкую ткань выглядывающего из-под доспеха атласного рукава рубахи.
— Ну, хороших мастеровых на невольничьем рынке не найдешь, — поморщившись, признал купец. — Но для венецианцев за ремесленника и деревенский кузнец сойдет. А таких татары пригоняют немало.
— Русских кузнецов? — презрительно фыркнул воин. — В цивилизованную Италию? Да вы с ума сошли, сэр Артур!
Купец тихо вздохнул. Он давно смирился с тем, что нанятый в Салисе русский упрямо обращается к нему, как к дворянину, смирился с тем, что он шляется на капитанский мостик, как на камбуз, что по утрам и вечерам, раздевшись догола, обливается на палубе забортной водой, а свою одежду регулярно полощет на веревке в бурлящей за кормой воде. Он предпочел не узнать, что странный наемник едва не изувечил двоих моряков, назвавших его «русским». Точнее, одного назвавшего, а другого — рискнувшего вступиться за товарища. И выбил набок челюсть еще одному — попытавшемуся посмеяться над его любовью к чистоте. Сам русский именовал себя магистром — и очень скоро вся команда предпочитала окликать его только так, не придумывая никаких прозвищ. Московит вел себя таким образом, словно искал смерти: молотил кулаками тех, кто пытался нападать на него с короткими абордажными палашами, обнажал меч против схватившихся за мушкетоны и пытался раздразнить кучку шведских бородачей, когда те собирались поболтать впятером. Если до сих пор на нефе никого не убили — то только потому, что с безумцем, сильно смахивающим на берсерка, моряки предпочитали не связываться даже все вместе против одного.
Глядя на этого русского, Артур Вильсон начинал понимать, почему викинги, наводившие ужас на всю Европу, настолько боялись своих восточных соседей — даже насыпали вал поперек своего полуострова, чтобы было где отбиваться в случае славянского набега. Если в Московии таковых хотя бы один мужчина из десяти — он и сам не поленился бы поставить вокруг родного городка стену, дабы отгородиться от подобных соседей.
Впрочем, пользы от русского оказалось куда больше, нежели вреда. Так, во всех портах, в конторы которых Вильсон являлся в сопровождении угрюмого московита, чиновники, глядя на огромного детину с холодным, как у мраморного изваяния, взглядом, не пытались, как обычно, выпросить мзду за разрешение на стоянку и разгрузку. В портовых кабаках, где всегда таились где-нибудь в тени соглядатаи всякого рода витальеров, каперов или просто разбойников, он непременно устраивал драки, отбиваясь от обладателей ножей скамьями и выломанными из столов ножками. После этого потрепанный неф со столь лихой командой вряд ли кто считал легкой добычей. Еще русский походя предсказал, что во Франции, куда собирался Вильсон с грузом пеньки и холста, начинается резня еретиков, и им будет не до торговли. Купец, проверив слухи, предпочел сдать груз в далекий от континента Гулль. В Англии, прислушавшись к предсказанию московита о назревающей в Голландии войне, он взял на борт полмиллиона залежавшихся на крепостных складах арбалетных болтов, придержал едва не проданное сало и прикупил несколько бочек бурой самородной серы. Как оказалось — очень даже удачно. Местные жители жили мирно только внешне, на деле привечая бредущих из далекой Германии лютеранских проповедников и потихоньку накапливая в подвалах аккуратненьких домов наконечники протазанов, кирасы и аркебузные стволы. Арбалетные стрелы, на которые комендант крепости Хелдера отказался даже смотреть, в сумерках торопливо вывезли какие-то серые личности, заплатившие золотом втрое. Серу следующим утром забрали двое суконщиков для «протравливания шерсти», а сало, не скупясь, приобрел цех пивоваров.
