— Но почему, — первый раз за все время не выдержал англичанин, — почему ты думаешь, что тебе удастся справиться с Московией? Что у тебя есть, кроме старой кирасы и одного меча?!
— Вы все еще не понимаете самого главного, сэр Артур, — впервые за год широко и дружелюбно улыбнулся русский. — Самое главное — это не порох и железо. Самое главное у человека находится здесь, — он выразительно постучал пальцем себе по виску. — А здесь у меня лишних четыреста пятьдесят лет.
* * *
Вильсону повезло — ветер дул с моря, поэтому в узкую и длинную бухту Чембало неф смог войти сам, без весельного буксира. А значит, в кармане купца сохранилась еще пара золотых монет. Оставив на мачтах по одному нижнему прямому парусу, судно неспешно проскользило под темными пушечными стволами охраняющей вход в бухту крепости и бросило якорь вблизи вытянувшихся от берега причалов. Теперь предстояло встретиться с начальником порта, получить разрешение на стоянку и разгрузку, на торговлю в городе. Никаких трудностей с этим англичанин не ожидал. Среди купцов хорошие вести распространяются быстро, и Вильсон знал, что несколько лет назад султан казнил за взяточничество тридцать тысяч своих беков, и теперь османские чиновники честны и исполнительны как никогда. При подобных сообщениях из дальних стран купцы начинали громко сожалеть, что Сулейман Великолепный еще не успел прибрать под свою руку всю Европу с ее дикими нравами. Тем более, что османы, как всем известно, отличались крайней терпимостью к покоренным народам, не требуя принимать свою веру, изменять обычаям и укладу жизни и даже оставляя на местах прежних правителей — если те, разумеется, искренне присягали Великой Порте.
К корме судна подтянули привязанную на длинной веревке шлюпку, в нее спустились четверо моряков и сам купец, опустили на воду весла. Десяток гребков — и они оказались у подножия многоярусного, ступенька за ступенькой взбирающегося на крутой склон города.
— Водички свежей не желаете? — немедленно направился к ним бродивший у причалов старикашка в свободной рубахе и коричневых шароварах, с бурдюком на спине. — Холодная, ключевая.
Вильсон услышал, как зарычал на спиной Магистр и предупреждающе вскинул руку:
— Подожди, не ругайся, — а затем почти ласково обратился к торговцу водой: — Откуда, говоришь, водица?
— Родник под горой бьет, — неопределенно махнул рукой в сторону старик. — Оттуда и ношу, как же иначе?
— Далеко?
— Далече, — тяжко вздохнул старик. — Водицу испивать станете, али как?
— Ты сам откуда… родился?
— Из-под Калуги мы. Почитай, уж годков двадцать, как татары угнали. — Интерес, проявленный иноземцами к его скромной персоне, заставил забыть водоноса о своей корысти. — Поначалу при саде у Массима-бея трудился, а как слаб стал, хозяин водой торговать отпустил. Монету серебряную в день приношу, а остальное мое. И кормит по-прежнему, и за жилье платы не требует, дай ему Бог здоровья… — Старик перекрестился, слегка поклонившись невидимому Господу.
— Язык рабов! — презрительно фыркнул за спиной русский.
Рабов не рабов — но русскую речь понимали и в Польше, и в Литве, и в Ливонии, и в Крымском ханстве. Понимали смысл разговора в Швеции и Дании. Если Вильсон собирался наращивать капитал, торгуя с богатой Московией, — то обходиться в восточных землях без толмача было для него едва ли не важнее покупки хорошего судна. И сейчас англичанин откровенно наслаждался, общаясь с русским рабом запросто, без чьей-либо помощи.
— А домой вернуться не хочешь? Стар ведь совсем, хозяин может и отпустить.
— Кто меня там помнит, мурза, — отмахнулся водонос. — Столько лет прошло. Кто кормить станет старика, кому нужен такой хомут на шею? Не, здесь я уже привык, прижился. Угол есть, харч дают. Водичкой, вот, приторговываю.
— Ты налей мне водицы-то, налей, — полез в карман камзола англичанин и нащупал там медную монету. — Где начальник порта сидит, не знаешь?
— Как же не знать. — Водонос торопливо развязал бурдюк и наполнил большую медную кружку. — До конца этой улицы дойдете, там мазанка белая стоит, с большим крыльцом. Рядом два янычара постоянно сидят, не ошибетесь.
