Диккенс и Теккерей - страница 19

» (курсив мой — С.Щ.). Так становится ясно, что Белла, безусловно, представляет собою развитие литературного воплощения Эллен, начатого в образе Эстеллы. Об этом говорит даже сходство звучания этих трёх имён. Но Белла — не Эстелла, её образ куда более привлекателен. Диккенс, к тому времени уже получивший удовлетворение своей страсти к Эллен Тёрнан, стремится всячески подчеркнуть, что его новая героиня человечна, что ей свойственно добро. Подробно выписаны трогательные отношения Беллы с отцом. «Своенравная, игривая, доброжелательная по натуре, ветреная, покуда не обрела серьёзной опоры, капризная, поскольку всегда порхала среди пустяков, и всё же очаровательная» — так воспринимает Беллу дочь Хексама Лиззи: «Для Лиззи она была столь необыкновенной, столь приятной, столь женственной и по-детски наивной, что совершенно покорила её». Да и Хармон, размышляя о жестокой красавице, предназначенной ему в жёны и тайно изучаемой им, приходит к заключению: «Такая дерзкая, такая пошлая, такая капризная, такая расчётливая, такая беззаботная, такая неприступная, такая чёрствая... и всё же такая милая! Такая милая!»

Белла «вдвойне испорчена: поначалу нуждой, а затем богатством» Боффинов, пригласивших её к себе на жительство.

Она отметает чувства «секретаря Боффина» — Роксмита (он же Джон Хармон), подобно тому, как андерсеновская Принцесса отвергла любовь Свинопаса-Принца.

Боффины, по выражению Д. Уинн, «подобно двум феям-крёстным, при помощи доставшегося им в наследство мира мусора преображают жизнь Беллы, приводят главных героев к счастливому браку, но этот сказочный финал глубоко проблематичен, поскольку упрощает проблемы, перед лицом которых оказалась Белла».

И действительно, слишком уж просто меняется хладнокровная и жаждущая выгодного брака и богатства мисс Уилфер! Слишком горячо раскаивается в жестоком обращении с Роксмитом. Слишком быстро очертя голову бросается в волны семейного счастья с Джоном Хармоном, о богатстве которого ещё не знает.

Настолько, что автор не успевает излить в истории Хармона и Беллы своих собственных мук. И находит выход для этих излияний в мучительной любви других персонажей книги. Скромная, добродетельная Лиззи Хексам невольно заставляет страдать сразу двоих: адвоката Юджина Райбёрна и учителя Бредли Хэдстоуна.

«Вы моя погибель, погибель, погибель, — твердит учитель. — Я теряю силы, уверенность, самообладание, когда вы радом или даже просто в моих мыслях. А вы теперь всегда в моих мыслях. С того момента, как я впервые увидел вас, я не мог избавиться от мыслей о вас. О, это был для меня злополучный, злополучный, скорбный день!»

И его устами, несомненно, говорит Диккенс. Ибо отнюдь не скромному учителю принадлежат слова: «Есть множество людей, которые обо мне хорошего мнения. Есть и такие, которые высоко меня ценят. Я сам завоевал свое положение, которое считается достойным того, чтобы завоевать его... Поверьте, прошу вас, что, если бы мне пришлось предложить разделять со мной мой домашний очаг таким, каков он есть, мои чувства, какие они есть, самой уважаемой, самой образованной, самой утончённой молодой женщине из моего круга, любая, наверно, согласилась бы. Даже охотно согласилась бы».

Именно в любви Хэдстоуна раскрывается мазохистическая природа чувств автора: «Состояние этого человека было убийственным, и он знал это. Более того, он растравлял его с тем извращённым удовольствием (курсив мой — С.Щ.), с каким иной больной бередит рану на своем теле».

Омут мрачной страсти, губительные глубины любви-наваждения разверзаются в бесконечных монологах Хэдстоуна: «Меня влечет к вам. Если бы я оказался в тюрьме, за семью замками, вы и тогда бы влекли меня. И я стену бы проломил, чтобы прийти к вам.

Если бы я был прикован к постели, я восстал бы, чтобы приползти и припасть к вашим ногам... Я люблю вас... Это значит, что я нахожусь под воздействием какого-то ужасного влечения, которому я тщетно сопротивлялся, которое владычествует мною. Вы могли бы послать меня в огонь и в воду, на виселицу, на любую из смертей, на всё, чего я только ни старался избежать, на любой позор и бесчестье».