– Кощунство! – орет, вскакивая, Полководец. – Человек создан, чтобы служить и повиноваться.
Разыгрывая решающую схватку с этим супостатом, он меряет шагами комнату, теребя украшенную драгоценными камнями рукоять меча. Он не может вернуться к картам. Не переставая бормотать проклятия, он выходит в сад. Под апельсиновыми деревьями старый садовник срезает сорняки, останавливаясь время от времени наточить нож о камень, его руки, словно темный шелк, неторопливые и уверенные. Он проработал здесь садовником десять лет, и Полководец давным-давно перестал обращать на него внимание. Он такая же часть сада, как апельсиновые деревья и оросительный канал, сверкающий на солнце подобно мечу. Дом Полководца стоит на высоком холме. Рощи апельсиновых деревьев и финиковых пальм, кусты роз, пруды и заросли опийного мака тянутся до массивных стен. Вдали блестит Каспийское море. Но сегодня Полководец не может обрести покой в своем саду. Старец Горы смотрит на него сквозь апельсиновую листву смеющимися голубыми глазами и глумится над ним из оросительного канала. Забыв про слугу, Полководец грозит кулаком далекой горе восклицая:
– Сатана, я уничтожу тебя навеки!
Сидя на корточках перед точильным камнем, садовник проверяет лезвие ножа на большом пальце. Старый садовник проверял лезвие десять лет год за годом, неторопливые глаза видели Полководца в ослепительном белом свете. Он выпрямляется, изо всех сил напрягая согнутые колени, и вонзает нож под ребра Полководцу, целя в далекую точку позади его обмякшего тела, ЕГО НОЖ ВСПЫХИВАЕТ иглой компаса, целящей из самого Аламута.
Дикие мальчики улыбаются
25 июня 1988 года, Касабланка, четыре часа пополудни. Кафе «Азар» располагается на захудалой улочке на окраине, похожей на ту, каких десятки в Форт-Уорте, штат Техас. «КАФЕ АЗАР» красными буквами на зеркальном стекле. Что происходит внутри, скрыто от улицы за выцветшими розовыми занавесками. Внутри несколько европейцев и арабов пьют чай и безалкогольные напитки. Подходит мальчишка – чистильщик обуви и знаком показывает на мои ботинки. Он голый, если не считать грязных белых плавок и кожаных сандалий. Голова обрита, на макушке пробивается пушок. В каких-то иных времени и месте его лицо было красивым, но теперь оно искорежено и изломано под действием некой силы, черты перекошены, тело иссушено давним голоданием. Он садится на свой ящик и смотрит на меня, вздернув курносый нос и расставив ноги, скребя пальцем в плавках. Кожа белая, как бумага, черные блестящие волосы плотно прилегают к тощим ногам.
Пока он ловкими точными движениями начищал мне ботинки, от его тела на меня пахнуло чем-то затхлым. В углу кафе я заметил зеленую занавеску, перед которой стаскивали одежду двое мальчишек. В том углу, по-видимому, в полу было какое-то углубление, потому что я видел их только выше колен. Один из мальчишек разделся до розовых трусов, топорщившихся в паху. Другие посетители не обращали внимания на происходящее. Чистильщик кивнул на этих двух актеров, которые теперь трахались стоя, раскрытые губы безмолвно ловили воздух. Он приложил палец к глазу и помотал головой. Остальные посетители просто не способны их видеть. Я протянул ему монету. Он проверил дату и кивнул. Фишка проверил дату скрюченных крапивных ног измененным диском.
– Давненько никто не использовал прыгалку, – сказал он.
Волосы на ногах покрыты плесенью. Дуло подергивается, исковерканное скрюченное тело, лицо под водой, солдатское удостоверение личности, донельзя исхудалый на фотке.
– Я тоже. – Он показал на свое худое тело.
Он поднял свой ящик. Я пошел за ним через зал кафе.
Когда я иду с Фишкой, меня никто не видит. Ягодицы гладкие и белые, как старая слоновая кость. Угол за зеленой занавеской оказался утопленной известняковой площадкой на две ступеньки ниже пола кафе, тут витал сухой затхлый запах пустых залов ожидания, вдоль стены – истертая деревянная скамья. В каменный пол вмонтирован железный диск футов пяти в диаметре, по окружности высечены деления градусов и цифр, медные стрелки обозначают стороны света. Это своего рода компас, покоящийся на гидравлической подушке. И действительно, в центре диска – морской компас в гнезде из тикового дерева. Две пары поношенных сандалий, лоснящихся и черных от пота, закреплены на пружинах высотой в восемь и на расстоянии восемнадцати дюймов друг от друга, так чтобы центр диска и компас оказались точно между стоящими в них людьми. Пружины были привинчены болтами к поршням, выступавшим на планках из металлического диска. Сандалии были на разных уровнях. Очевидно, их можно было регулировать, поднимая или опуская планки. По знаку мальчишки я сбросил одежду, ощутил прикосновение гладких пальцев, мне пришлось нагнуться и упереться руками в колени. Мальчишка извлек из своего ящика сантиметр с маленьким узелком на конце. Он измерил расстояние от моего ануса до пола. Круглым ключом отрегулировал в опорных стойках уровень сандалий на пружинах. Затем встал и снял плавки, теребя вздыбленный член.
