Колдовство вёльвы не представляет собой в этом событии необходимого условия мести, — ведь сыновья Висбура могли, как кажется просто-напросто умертвить своего отца, не обращаясь за помощью к Хульд. Сообщение об умерщвлении конунга Висбура Снорри заимствует из поэмы “Перечень Инглингов”. Но он не довольствуется им и вводит новый мотив, отсутствующий в этом источнике и сообщающий этому событию, отнюдь не уникальному в истории рода Инглингов, характер исключительности и большой исторической значимости, — мотив колдовства вёльвы и сопряженного с ним проклятья. В итоге “банальное” отцеубийство перерастает в источник трагедии, под знаком которой протекает вся последующая история королевского рода Норвегии.
Для того чтобы рассеять возможные сомнения в том, что означало это проклятье, Снорри несколько позднее возвращается к несчастливой гривне Висбура. Конунг Агни из того же рода взял в жены дочь убитого им во время похода вождя финнов) пользовавшихся славой колдунов. Во время тризны по погибшему отцу его новой жены, которая была устроена по ее просьбе, она просит Агни “поберечь гривну Висбура”, и пьяный конунг, ложась спать, покрепче привязывает ее себе на шею. Палатка Агни была расположена под большим деревом, и пока он спал, его жена прикрепила веревку к гривне, а ее люди, перекинув другой конец веревки через ветку дерева, вздернули спящего конунга, как на виселице (Ynglinga saga, 19).
Я оставляю в стороне мотив жертвоприношения, по-видимому, присутствующий здесь, как и в ряде других сцен “Саги об Инглингах”. Но подчеркнем другое: в драгоценностях, которыми обладают конунги, воплощается их “удача”, — в данном же случае в сокровище Висбура таится “не-удача”, “злая доля”.
Нетрудно обнаружить смысловую близость между проклятьем вёльвы Хульд из “Саги об Инглингах” и знаменитым прорицанием из упомянутого выше “Прорицания вёльвы”, которое гласит:
...все я провижу
судьбы могучих,
славных богов.
Братья начнут
биться друг с другом,
родичи близкие
в распрях погибнут;
тягостно в мире,
великий блуд
век мечей и секир,
треснут щиты,
век бурь и волков
до гибели мира;
щадить человек
человека не станет.
(Прорицание вёльвы, 44–45)
Можно допустить, что это эддическое пророчество было использовано Снорри при составлении “Саги об Инглингах”, когда он обратился мыслью к истокам кровавых распрей в роду конунгов — нарушению запрета враждовать с сородичами. Убийство сородича, которое не может быть возмещено материально и компенсировано морально, — страшное злодеяние, предвещающее наступление “волчьего века”. Если такое сближение прорицаний колдуний верно, то вся история восходящих к Инглингам конунгов Норвегии предстает в еще более многозначительном виде. Она включается в общемировую драму, завершающуюся гибелью мира и богов. Аудитории Снорри, вскормленной на эддической мифологии и поэзии, эти связи не могли не быть очевидны.
Такова “философия истории” Снорри. Как видим, в ее основу опять-таки положена идея судьбы. Но в отличие от силы, которая управляет космосом, судьба в истории складывается не без участия людей, добивающихся собственных целей.
3. Термины, которыми в “родовых сагах” (“сагах об исландцах”) обозначаются разные аспекты судьбы, — gæfa, hamingja, heill, auрna (“участь”, “удача”, “счастье”, “доля”, “везенье”), фиксируют качества индивида или его семейного и родового коллектива. У каждого индивида и рода — своя судьба и степень удачливости. В этом отношении hamingja — наиболее показательный термин: это и личная удача, и дух — охранитель отдельного человека, который может стать видимым ему в кризисный момент жизни и либо умирает вместе с ним, либо покидает его после смерти и переходит к его потомку или родичу.
Понятие судьбы у германцев и скандинавов индивидуализировано, в источниках неизменно речь идет об “удаче” или “не-удаче” того или иного конкретного лица, и отношение индивида к судьбе выражает самое его сущность. Его удачливость или невезение проявляются во всем — в его поступках и речах и даже в его физическом облике. По внешности Скарпхедина, одного из персонажей “Саги о Ньяле”, окружающие узнавали, что он — неудачник. Состязание или схватка между людьми могут быть истолкованы как сопоставление их “везений” (“Боюсь, что твое везенье осилит мое невезенье”; “Трудно сражаться против удачи конунга” и т.п.). Ибо у каждого — своя “доля”, жизненная сила, одни обладают большим “везеньем”, нежели другие, и есть люди, особенно невезучие.
