– А ты?
– Вот! Вот-вот-вот-вот-вот… Я же ее надевал. Вот! Совершенно забыл. Позвонил Берзин, давай, говорит, пересечемся. Погода хорошая, давно не видались. Я сунулся в шкаф, а ничего чистого нет. Вот тогда-то я ее и надел. И пошел встречаться с Берзиным.
– И что нам это дает?
– Чудовищное похмелье.
– Я не о Берзине. Ты-то сам чего к этой футболке прицепился?
– Ну, знаешь… – Гурский осторожно потрогал скулу, – это не к тебе бандиты вламываются и шмон наводят.
– Еще чего. А кстати, с чего ты решил, что это братва?
– А кто, Петя? Какие-нибудь отморозки случайные иначе бы себя вели. И потом, они же ничего не взяли.
– Да, вели они себя… Вошли чисто, ты наверняка и разглядеть-то их не успел, не то что квакнуть. Когда прочухался, хоть одно слово слышал?
– Не слышал.
– И не должен был. Чтобы даже по голосу ты бы никогда ни одного из них не узнал. Смотри, работали быстро, но молча, и каждый знал, что ему делать, а ведь квартирку-то они перетряхнули – дай Бог… Далее, ну-ка, пошевели челюстью. Не сломана? Нет. И правильно. Не было у них задачи тебя уродовать. И личного зла тоже. Тебя просто выключить надо было, чтобы под ногами не путался. Бандиты так делают? Нет. Они и спеленали-то тебя так, чтобы ты потом сам смог распутаться. Это что?
– Трогательная забота.
– Это – профессионализм. Ничего лишнего, кроме задачи, которая поставлена. Они были на работе, а не мучить тебя пришли.
– Ага. Ничего личного. А зачем, когда уходили уже, ногой по роже?
– Во-первых, что ногой – не факт. Во-вторых, на всякий случай. Вдруг ты, связанный, мычащий, вывалишься на площадку и начнешь. башкой в соседскую дверь молотить, а они еще отъехать не успели? Не могли, выходит дело, они этого себе позволить.
– И что ты хочешь сказать? Спецура?
– Видишь ли, когда «контору» разогнали, ребята разлетелись. На кого только не работают. Но на власть тоже.
– Но что хотели-то?
– Да квартиру твою посмотреть. Ты считаешь, что они ждать будут, пока ты в загранкомандировку уедешь на длительный срок? Пришли, посмотрели – квартира пустая. Того, что им нужно, здесь нет. И ушли. Все. Поставили галочку.
– А спросить не могли?
– Выходит, нет. Очевидно, были причины.
– Петя, я же на самом деле ничего не знаю.
– Но ведь они же этого не знают.
– А я им скажу.
– Кому? – Волков склонился над журнальным столиком и заглянул Гурскому в глаза. – Саша, ну почему ты постоянно вляпываешься в какое-нибудь дерьмо?
– А это потому, что, когда Хам торжествует, – взгляд Адашева-Гурского на какой-то момент стал совершенно трезвым и очень, жестким, – дерьмо на каждом шагу.
– Ладно, – Петр хлопнул себя по коленям, встал и достал сотовый телефон, – давай собери что-нибудь из вещей, я пока звонок сделаю, и поехали ко мне. А то и правда, прибьют тебя в чужой игре.
– А это вряд ли. Я неприбиваемый. – Александр встал и, отхлебнув из горлышка, направился с бутылкой из комнаты. – У нашего рода бронь.
– Кем выписана?
– А Господом нашим, – обернулся Гурский. – Спасителем.
– Слушай, я вот тебя чуть не с детства знаю и до сих пор понять не могу – в тебе на самом деле гены бродят или ты вы…ешься?
– Против породы не попрешь. А ты чего из себя корчишь? Вон же телефон стоит.
– Этому человеку, – сказал Петр, – надо звонить по этому телефону. И вообще, давай, давай… И футболочку не забудь!
– Вот как ты был, – высунул голову из ванной Гурский, – Петр Волков, сыскарь и ментяра, таким и остался. И шуточки твои – дурацкие. И правильно тебя из оперов вышибли. Вот так.
– Во-первых, из ментуры я сам ушел, – прокричал из комнаты Волков, – а во– вторых, мой задницу быстрей и отваливаем, крепостник хренов.
Час спустя Адашев-Гурский, кое-как рассовав вещи по полкам, шкафам и ящикам и наведя в квартире относительный порядок, натянул джинсы, футболку цвета хаки и кроссовки, надел кожаную куртку, большие американские армейские солнцезащитные очки и, повесив на плечо дорожную сумку, взял под козырек:
– Я готов!
– К пустой голове руку не прикладывают.
– В разных армиях мира – по-разному. А если ты в ином, фигуральном, так сказать, смысле, то я тебе докажу, – продолжал Гурский, ковыляя вслед за Волковым вниз по лестнице. – Слушай, били меня по голове, а чего ноги-то так болят, а?
