– Доходит постепенно?
Гурский устало склонил голову набок и задумался.
– Утомила меня, Петя, история эта – сил моих нет. Выбирай, не выбирай – оба варианта хуже получаются. Да еще и тебя втянул… Может, лучше мне погибнуть в открытом бою? Я ведь воински обучен, ты же знаешь. Только покажи, куда целиться.
– Да некуда показывать.
– Так пидарас-то, который тебе про чистую науку втирал?
– Нет его. А завтра у него вообще аэроплан за кордон. Но, если мы ему футболку не вернем, он, Саша, нас достанет. Отвечаю.
– Да кто он такой-то, этот Валерий Алексеевич?
– Объясняю. Была в Москве шарашка гэбэшная, и делали они всякую психотропную лабуду. Ближе к нашим временам их закрыли. Но какой-то там гений, вроде того, что осмий тут у нас на даче делал, получил такой препарат, что просто туши свет. Короче – лекарство от безумия. Полное изменение личности. Из подонка – мать Терезу, и наоборот. Представляешь? А наш с тобой Валерий Алексеевич – его бывший начальник. Этот гений его зовет и показывает, что скомстролил. Тот опупел, послал каплю в Европу, там вообще на уши встали. «Езжайте, говорят, комрад, к нам. У нас тут ружья кирпичом не чистют». А тот, который изобрел, хочет нашу научную общественность осчастливить. Ну, тут, как я понимаю, Валерий Алексеевич его грохнул, а лабораторию спалил. И остались у него на руках бумаги, в которых он ни уха ни рыла, да два компонента. Один – ерунда, а во втором вся суть. И вот этим вторым компонентом он футболки и пропитал, чтобы вывезти. Но все дело в том, что количества для получения препарата нужно ровно столько, сколько содержится во всех футболках. Иначе компоненты неправильно соединятся, и ничего не выйдет.
– Совсем ничего?
– Ну, что-то выйдет, наверное. Например, пирамидон.
– А чем им плох пирамидон?
– Ну, тут, понимаешь, чистая наука, третье тысячелетие, движение человечества вперед, так сказать, в общепланетарном смысле…
– И мы должны поспособствовать? Невзирая на узкособственнические великодержавные амбиции и приоритеты?
– Типа того. Чистая наука не знает границ.
– Ну… За науку?
– А давай…
– И что сулил?
– Да, говорит, не сомневайтесь, достаточно будет.
– А сумму конкретную?
– Нет. Он те деньги, что Леве обещал, нам отдаст.
– А. если это мало?
– Так они же – грязные. Это же государственная тайна. Мы же Родину продаем.
– Ну и что. Я, может быть, и не возьму. Но все равно обидно, когда тебе предлагают Родину продать за «фу-фу».
– А мы за «фу-фу» и не отдадим. Мы сначала посмотрим. И вообще… не отвлекайся. У тебя она, Сашка, здесь где-то. Ты напрягись. Поищи.
– Да я ее с детства ищу. И напрягаюсь всем своим существом.
– Кого?
– Да Родину. Чувствую, что здесь где-то, а руку протянешь – и весь в дерьме…
– Ладно, Феофилактий, давай еще на посошок, да я поехал. Завтра, кстати, уже человек от него будет. Не найдешь – придется воевать.
– Вот так?
– Вот так.
Волков выпил водки и встал из-за стола.
– Ну, пока. Запирайся покрепче. …Звонки телефона в квартире Петр услышал еще на лестнице.
Телефон звонил и звонил, пока он вставлял ключ в замок, отпирал дверь, запирал ее за собой, пока прошел в гостиную, пока включал свет и снял, наконец, трубку.
– Слушаю.
– Петя?
– Нет, с вами говорит Маргарет Тэтчер мужским голосом по-русски.
– Чего делаешь-то?
– Да вошел только. А что?
– Да так. Я тут сижу, выпиваю-закусываю. Дай, думаю, тебе позвоню. Узнаю, как дела, что делаешь, а то тут у меня подружка наша объявилась, ей тоже интересно.
– Это которая? Беленькая такая?
– Ага.
– Так, может, я подъеду? А то она тебя, пьяного, динамит вечно, опять слиняет, а так – хоть у меня шанс будет.
– Не-ет, Петь. Мы с ней уже спать укладываемся.
– А где пропадала-то, не говорит?
– Завтра расскажу. Ой!.. Она холодная. Все, Петя, спокойной ночи. Роджер.
…Собственно говоря, описывать пробуждение Александра Васильевича Адашева-Гурского не имеет никакого смысла.
Люди, которым доводилось выпить накануне практически без закуски где-то около полутора литров водки, живо представят себе весь букет психофизиологических ощущений, включая панические и судорожно-паралитические потуги рассудка определить – кому он, собственно, принадлежит?