Вот и она, миловидная и симпатичная, но по-мужски жилистая и хваткая, в темном костюме, с папками в руке, знакомится со мной:
— Фрау Грюн. Что надо делать?.. Придет беженец, мы у него снимем отпечатки пальцев, сфотографируем, потом вы заполните с ним анкету, а потом будете переводить вопросы-ответы — вот и все, очень просто.
Ничего себе — отпечатки пальцев снимать! — это мне совсем не понравилось. — Не хватает еще на старости вертухаем в тюрьме крутиться!..
Фрау Грюн как будто прочла мои мысли:
— Не бойтесь, делать все буду я, вы только переводите. Ну, пошли?
Мы оказались в «музыкальной гостиной». Она побольше, светлее и просторнее, стоит стол с полосой для снятия отпечатков, фотоаппарат на штативе, раковина, стулья, второй стол, календарь на стене.
— Вы подождите, я его сейчас приведу. Надо перепроверить сопроводительные документы из полиции. Вы должны заново опросить беженца по анкетным данным, внести их в этот формуляр. У него самого документов, разумеется, никаких. Обычная история. Дезертир. Переслали из Дюссельдорфа, где он в полицию сдался.
На фото: квадратное лицо, надбровные дуги, одна бровь разбита, взгляд мрачно-угрюмый. Под фотографией — столбиком данные:
фамилия: Витас
имя: Жукаускас
год рождения: 1975
место рождения: г. Грозный, Чечня
национальность: русский
язык(и): русский, литовский
вероисповедание: католик
Я выглянул на звуки шагов: фрау Грюн идет впереди, за ней движется что-то большое и темное; в полутьме коридора плохо видно, но хорошо слышно сопение и скрежет подков. Он одет во все черное, на ногах кованые башмаки, руки в татуировках. Наголо брит, левая бровь свеже-искорежена, еще розового цвета. Один глаз сильно косит.
— Скажите ему, что вы переводчик, — сказала фрау Грюн, направляя фотоаппарат на экран.
— Доброе утро, я твой переводчик, — сказал я как можно дружелюбнее.
— А, переводчик, хорошо, а то ни хрена не понять, что им надо на х… (потом он почти каждую фразу снабжал этим энергичным и коротким выражением, звучащим, как долгое придыхательное «наххху…», похожее на шуршание змеи перед броском).
— Сядем. Надо кое-что уточнить, — предложил я.
— Уточняй.
— Тут записано: имя Жукаускас, а фамилия Витас. Разве не наоборот?
— Да ты чего, в натуре? Что я, Жучкой жил?.. Наоборот.
— Национальность?
— Русак.
— Фамилия не очень-то…
— Это папаша у меня был литовец, а матушка русская, наххху…
Говорил он медленно и твердо, закругляя слова и удваивая согласные, как это свойственно прибалтам (паппашша, мматтушшка). Один глаз смотрит в сторону, второй неподвижно уставлен в меня.
— Тут записано — родился в Чечне. Правильно?
— Точняк. В Грозной жил всегда.
— Вера?
— Вера? — усмехнулся он. — Нету веры.
— Что-то надо записать. Католик?
— Ну, пусть так…
— Теперь языки… Какой родной язык?
— Русский. И литовский.
— Его-то зачем вписывать? Начнут копаться, скажут, из Литвы, — сдуру вырвалось у меня.
— Правильно… Не пиши. Это я сболтнул. Совсем запарился тут, котелок не варит, крыша едет, наххху… — попытался улыбнуться он, вращая глазами в разные стороны.
«Пианино» было налажено, и фрау Грюн попросила его вымыть руки и насухо их вытереть.
— Знаю, не в первый раз, — как-то радостно ухмыльнулся он.
— Сидел?
— Три года. За дезертирство.
— Спортсмен? — приветливо спросила фрау Грюн, указывая на его разбитую бровь.
— Был. Теперь уже нет, — ответил он. — Отбегался.
Пока фрау Грюн поочередно прикладывала к бумаге его корявые пальцы в татуированных перстнях, он косился на нее, вздыхал, щурился и наконец сказал:
— Милая немочка…
Потом фрау Грюн вкладывает в сканер лист с отпечатками пальцев и набирает на компьютере короткую комбинацию:
— Все. Теперь они уже в Висбадене, в картотеке, — поясняет она.
Я перевожу. Витас кривится:
— Пусть себе. Я гастроль окончил…
Витас отправился в комнату ожидания, а мы пошли по коридору дальше. Какие-то люди чиновничьего вида сидели в комнатах, двери повсюду открыты, а некоторые проемы лестниц — за решетками. Сквозь бронированную дверь поднявшись на второй этаж, мы очутились возле кабинета; на двери — табличка: «Einzelentscheider».[2]
«Что бы это значило? Сам все решающий?» — подумалось мне, а фрау Грюн уже знакомит с господином Шнайдером, улыбчивым, вежливым, приличным, седовласым и румяным. Он сидит у стола и перелистывает дела в оранжевых обложках. По стенам идут полки с толстыми папками, на видном месте, конечно, календарь. Шнайдер охотно поясняет суть предстоящего:
