Как ни странно, но такой подход оказался действенным – во всяком случае, Муса понял, чего хотел Курьян. Впрочем, это все равно не произвело на него особого впечатления – он покачал головой и отрывисто бросил:
– Нельзя. Едем как есть.
– Да что тебе, жалко, что ли? По пути же! – возмутился мужик, однако мавр больше не обращал на него внимания.
Тогда Курьян попытался заговорить с другими охранниками, но также безуспешно – у Марселя создалось впечатление, что они, в отличие от своего начальника, вообще не понимали русский язык. Наблюдая за тем, как его друг старается добиться своего, историк просил Вселенную вразумить этого олуха, чтобы тот не начал лезть к нему с очередными бредовыми идеями. Пусть Муса никогда не видел лицо Кирилла, но голос-то его он должен был знать. Несмотря на то что у священника был самый обычный тембр, который несложно было скопировать, Марсель все же предпочитал до поры до времени помалкивать или хотя бы свести общение с подчиненными к минимуму. К счастью, инстинкт самосохранения уберег Курьяна от опрометчивых действий, и, убедившись в бесперспективности попыток договориться о чем-то с охраной, он насупился и надолго замолчал. Устав идти, он, кряхтя, снова забрался на лошадь и, хоть иногда и морщился от неприятных ощущений, все же терпеливо сносил экзекуцию.
Местность, по которой они проезжали, казалась идиллической – даже отсутствие ровной дороги с лихвой компенсировалось поражающими взор красотами и вкусным, тягучим ароматом цветущих равнин. К тому моменту, когда солнце начало припекать, они покрыли достаточно солидное расстояние, и Марсель уже начал ощущать голод, тем более что предыдущим вечером поужинать ему так и не удалось. Поэтому, когда Муса, вопросительно на него взглянув, произнес «еда», Марсель тут же кивнул.
Процессия съехала с дороги и остановилась на полянке, откуда просматривалась вся округа. Скорее всего, телохранитель не случайно выбрал именно это место, подумал историк, окинув взглядом окрестности. Действительно, отсюда можно было заметить приближение врага задолго до того, как он сам смог бы увидеть их. Мысленно похвалив смекалку мавра, Марсель не стал дожидаться помощи охранников и сам спустился с коня. С наслаждением ступив на мягкую сочную траву, он отошел в сторону и теперь наблюдал за тем, как остальные готовили место для отдыха.
Отвязав от седел длинные тонкие тростины, назначение которых до сих пор было непонятно историку, они привычными движениями скрепили их между собой, образовав, таким образом, некое подобие вигвама. После этого один из охранников принес аккуратно сложенный кусок плотной материи и, развернув его, накинул на связанные прутья. Уже в следующий момент Марсель с удивлением разглядывал древний аналог походной палатки, конструкция которой показалась ему едва ли не более удачной, чем у большинства известных ему примеров из двадцать первого века.
Откинув часть материи, заменявшую дверь, Муса поставил внутрь блюдо, уже наполненное всевозможной снедью. Марсель даже не заметил, кто и когда успел это сделать. Впечатленный расторопностью охранников, он тем не менее решил, что выражать удивление не следовало, и поэтому, просто кивнув, забрался в палатку. Оказавшись внутри, тут же отметил комфортность передвижного дома – в нем с легкостью могли поместиться два человека, и им не было бы тесно. Роль окна играло отверстие в импровизированном потолке, сквозь которое поступало достаточно света. Сооружение сильно напоминало юрты, которые он наблюдал во время поездки в Казахстан, правда, сильно уменьшенную их копию. Пища оказалась вполне съедобной, и он с жадностью накинулся на нее, параллельно прислушиваясь к тому, что происходило снаружи.
– Вот скажи мне, – судя по тому, как говорил Ку-рьян, ему тоже перепало кое-что из запасов провизии, – что ты здесь забыл? Молчишь? Ничего, молчи. Я и за двоих могу говорить. Оглянись вокруг. Красиво? Народ добрый, приветливый. Приехал бы с женой да ребятишками, построил дом, живи в свое удовольствие. Руками-то работать умеешь, черненький?
– Меня зовут Муса, – откликнулся мавр, которому, похоже, надоело такое обращение.
