Любой человек мог выйти на середину круга и заявить о своем желании подбросить монеты. Их клали обычно на «лопатку» — узкую деревянную дощечку, чтобы каждый мог проверить, не одинаковые ли они с обеих сторон. Пари начинали заключать с той минуты, когда игрок вручал свою ставку крупье или клал ее наземь у его ног — это могло быть пять шиллингов, десять или фунт стерлингов, и ставил он на «орла». Крупье объявлял условия пари.
Игроки, державшие пари на «решку», клали свои ставки наземь перед собой. Те, кто играл на «орла», кидали деньги на середину круга. Остальные «примазывались» на меньшие суммы — шесть пенсов или шиллинг. Если монеты падали на разные стороны — «один и один», игрок имел право еще раз подбросить. При двух «решках» он терял ставку и выходил из круга; при двух «орлах» он мог остаться и удвоить ставку, снова подбросить те же монеты или же менять их. После того как игрок ставил три раза на «орла», он должен был уплатить пять шиллингов крупье. Если он выигрывал много денег, он тут же раздавал фунт или два взаймы и бросал десять шиллингов тому, кто подбирал монеты.
Иногда удачливый игрок, поставив сначала на «орла» и выиграв, ставил потом «против себя» и тоже выигрывал. Это называлось «обмануть счастье». Но такие трюки разрешались только один или два раза в течение вечера. Крупье мог также отвести игрока на том основании, что тот пустил монеты волчком или коснулся пальцами дощечки. Иногда монеты пускали «бабочкой» — этот прием был разрешен, но лишь когда игра происходила на песчаной площадке, и не допускался, когда кругом были камни и монетка могла подпрыгнуть и вызвать споры.
Моррис уверял, что не любит этой игры. Для него она слишком груба и примитивна. Он предпочитал более спокойный покер или марамбиджи. Но ту-ап была национальной игрой, а человек не должен сторониться людей. И он играл потому, что хотел быть со старателями на дружеской ноге и не желал, чтобы его считали гордецом или скупердяем. Только старые ханжи, вроде Эли Нанкэрроу и Унка Трегурты, избегали игры в ту-ап. И, конечно, Поп Ярн. Но все понимали, что сан обязывает его осуждать эту игру, как ловушку для заблудших душ.
Салли была готова согласиться с ним. Она сокрушалась о том, что Моррис так много играет. Ее угнетала мысль, что он проигрывает деньги, когда нужно расплатиться с долгами и обзавестись домом. Она терпеть не могла занимать деньги или брать провизию в долг. Неужели Моррис не понимает, что нельзя до бесконечности жить так беспорядочно, как они живут сейчас?
Уж лучше заняться обыкновенной честной работой, чем давать людям вроде Ма Баггинс право оскорблять их. Салли не понимала, почему бы ей не зарабатывать свой хлеб в Хэннане так же, как она зарабатывала его в Южном Кресте и Кулгарди; а Моррис пусть трудится с Фриско в шахте, которую они роют, или ходит в разведку. Люк Джогеган построил гостиницу рядом с кабачком «Черный лебедь», который сначала помещался в палатке. Ему нужна повариха. Почему бы ей не поступить на это место? Но Моррис и слышать не хотел. И он сердился на Салли, когда она пыталась удержать его от игры в покер или в ту-ап — ведь они не могут позволить себе риск проигрыша.
— Я всегда остаюсь в выигрыше, — нетерпеливо заявлял Моррис.
— Тогда, я надеюсь, ты отдал долг мистеру Мэрфи? — спрашивала Салли.
Однако Моррис не давал ей ясного ответа и просил не вмешиваться в то, что ее не касается.
— Очень даже касается, — настаивала Салли.
— Я веду наши денежные дела, — заявил Моррис. — Согласен, я на время забыл об этом, но мне кажется, по дороге сюда из Кулгарди мы уладили этот вопрос.
— Ты прав, Моррис. — Воспоминание об их уговоре заставляло ее умолкнуть.
Все же слова ее, по-видимому, возымели некоторое действие, ибо Моррис стал реже уходить по вечерам. Да в Фриско теперь устраивал игру только по субботам.
— Говорят, Зэб Лейн продал Большой Боулдер в Лондоне, — сказал как-то вечером Фриско, подойдя к костру Салли, где Тупая Кирка и Сэм Маллет болтали с Моррисом.
— Вот везет этим чертям, — заметил Тупая Кирка. — У них не было ни гроша, когда Брукмен сделал заявку на участок в двадцать акров вокруг Боулдера. А потом Сэм Пирс наткнулся на жилу, и Брукмен отправился в Кулгарди, чтобы взять разрешение еще на двадцать акров возле Лейк-Вью. Сорок акров — недурной кусочек, есть о чем написать домой.
