На это Моррис недвусмысленно дал ему понять, чтобы он не совался не в свое дело.
— Оставь ее здесь, в Хэннане. Пусть живет у Мак-Суини. Если у тебя нет денег, я тебе дам, — настаивал Фриско.
— Нет, спасибо, — Уговоры Фриско еще более укрепили Морриса в его решении. — Миссис Гауг сама этого хочет, — сказал он.
— Но она не знает, что ей предстоит, — опять начал Фриско. — А ты знаешь! И ты не имеешь права брать ее с собой. Это просто преступно, если хочешь знать мое мнение.
— Нет, не хочу, — сухо ответил Моррис.
— Я считаю, — добавил он, — что и в Хэннане сейчас отвратительно: свирепствует тиф, и съехался такой сброд со всех концов света, что, по-моему, ей будет безопаснее со мной. Джимми Росс уверяет, что по пути можно будет достать и пищу и воду. Погода простоит хорошая еще два-три месяца. И Кон говорит, что туземцы не нападают на лагерь, в котором есть женщины.
— Поэтому ты и берешь с собой миссис Гауг? — усмехнулся Фриско.
Моррис вспыхнул до ушей.
— Иди к черту, — пробормотал он. — Салли едет потому, что сама так хочет. Она не желает оставаться одна, и Кон поддерживает ее. Говорит, что в походе она не хуже мужчин.
Он повернулся и пошел прочь, а Фриско молча смотрел ему вслед. Потом он принялся за Кона.
— Ты просто болван, что позволяешь Морри тащить с собой жену в Дарлот, — начал он.
Кон расхохотался.
— Я? А я тут при чем? — весело спросил он. — Ты думаешь, мне очень нужно волочить за собой бабу? Или Моррису? Сама миссис Салли решила непременно ехать с нами. Вот и все. Да ты уговори ее остаться в Хэннане, Фриско, и мы по этому случаю раздавим бутылочку!
Старик лукаво подмигнул, но Фриско только сердито пожал плечами. Одно дело — слыть любителем прекрасного пола, но совсем иное, если кто-нибудь усмотрит в его искренней тревоге за миссис Гауг попытку завязать любовную интрижку.
Сама Салли отдала ему должное: она не заподозрила его ни в чем, когда он сказал ей, что, по его сведениям, дорога на Дарлот крайне трудная, а надежд на золото немного.
— Я боюсь, что вам будет очень тяжело, мэм, и что вы просто не выдержите, — сказал он. — Многим мужчинам это не под силу. Правда, Кон — опытный старатель, и, может быть, он и выручит вас, если что-нибудь случится. Но когда мужчины чуют золото, когда они заболевают золотой лихорадкой, на их благоразумие нельзя полагаться.
— Все это я знаю, — Салли улыбнулась чуть-чуть вызывающе. — Может быть, именно поэтому я и хочу ехать с ними.
Первые дни пути прошли благополучно. Они двигались по пыльной дороге, которая вела сквозь заросли, останавливались в полдень закусить и напиться чаю, а вечером разгружали верблюдов и разбивали лагерь.
Кон ехал на первом верблюде, Моррис на последнем, а Салли ехала за ними в повозке, нагруженной баком с водой, инструментами и палатками. Стояла удушающая жара, переезды от одного бочага до другого были долгие; но верблюды неустанно двигались вперед своим ровным медленным шагом, покрывая милю за милей, держа путь на север, по необозримым серым просторам под белесым от зноя небом.
После Девяностой Мили началась полоса песков и обмелевших озер, и двигаться стало труднее. Но недавно выпали дожди, и через некоторое время дорога пошла по зарослям акации и свежей траве. Огромные валуны окружали ряд бочагов, а также мочажину, лежавшую у их подножий. Здесь Моррис подстрелил петуха-большенога, и ночью соблазнительный запах жареного мяса привлек собак динго, которые подняли громкий вой вокруг лагеря.
Кон мучился со своим норовистым верблюдом. Наевшись, животное начинало брыкаться, шарахаться в сторону, поворачивать назад и вертеться на месте. Кон держал наготове дубинку и бил верблюда по голове всякий раз, когда тот начинал бунтовать. Характер у старика был скверный — не лучше, чем у верблюда. Моррис предлагал пристрелить несносное животное, но Кон и слышать не хотел об этом. Он уверял, что еще не родился тот верблюд, которого бы он не обработал. Или он укротит этого мерзавца, или погибнет.
Салли боялась верблюда. Однажды он накинулся на верблюдицу в упряжке и зверски искусал ее. У Салли кровь стыла в жилах, когда он ревел по ночам или скалил длинные желтые зубы, стараясь укусить Кона, как только тот к нему приближался. Иногда он, стреноженный, удирал, а Кон мчался за ним, повисал на уздечке и колотил его рукояткой кайла. Между человеком и вонючим голенастым животным разгорелась непримиримая вражда, и Кон оставался хозяином положения только потому, что нещадно избивал верблюда и всегда был начеку.
