— Бедная девочка! — Салли было жаль ее и молодого англичанина, чья смерть пройдет незамеченной в шуме и суете переполненного городка.
Как внезапно и легко судьба может сразить человека и оборвать все человеческие отношения в этой огромной равнодушной стране, где страх смерти слабее, чем всесильная жажда золота.
Моррис снова пошел в город, чтобы купить свежего мяса и хлеба. Прежде чем вернуться к Салли, он выпил у Джиотти с Коном и другими старателями.
Салли развела костер на обочине дороги. Они поджарили мясо над огнем, пользуясь вместо вертела раздвоенными ветками, намазали хлеб прогорклым маслом и малиновым вареньем и напились крепкого чаю. Словом, «отлично пообедали», как сказал Моррис.
Он снял с повозки тюфяк, и они улеглись, накрывшись только легким одеялом. Салли была рада, что Моррис не остался пьянствовать с Коном у Джиотти. Рада, что им хорошо вместе под алмазным куполом темно-синего неба. Нужно взять все что можно от жизни. И если они хотят победить смерть и любую подстерегающую их опасность, они должны крепко держаться за свою любовь и друг за друга. И Салли видела точно во сне, как она не хуже старой кобылки тащится рядом с Моррисом то в гору, то под гору, через все подъемы и пропасти, пылевые бури и миражи их жизни на приисках.
На следующий вечер они сделали привал в миле от Хэннана. Кон нагнал их еще днем, заявил, что ему нужно накормить и напоить лошадей, и уехал вперед. Моррис достаточно намучился за день, подгоняя кобылу, и решил дать ей отдохнуть до утра. Правда, она добросовестно плелась весь день, но для похода в Дарлот уже не годилась. Он намеревался продать ее и опасался только одного: как бы она не протянула ноги на последнем переходе до Хэннана.
Когда они около полудня добрались туда, Моррис снял комнату в гостинице Мак-Суини. В тот же день Моррис с Коном уехали в Кулгарди на лошадях Кона, чтобы купить верблюдов; вернулись они через два дня и привели шесть голов, а также особую повозку и очень радовались, что им удалось все это купить у старателя, который только что поправился после тифа и нуждался в деньгах, чтобы поехать отдохнуть на юг.
Верблюды оказались неважные — тощие, с язвами на спине, и среди них был один норовистый, который сулил путникам немало беспокойства, на нем было черное афганское клеймо. Но Кон уверял, что справится с буяном, — счастье, что они вообще достали верблюдов, когда поход в Лейк-Дарлот в самом разгаре.
Вечером Кон напился. Но на другой день он протрезвел и занялся верблюдами, вымыл им спины и намазал серой, смешанной с жиром, Моррис закупил продовольствия на три месяца — и сборы были закончены.
Салли знала, что Моррис истратил все свои деньги на верблюдов и припасы. Вопрос о ее участии в походе больше не подвергался сомнению. Решили, что она будет править повозкой с верблюжьей упряжкой. Она никогда не имела с ними дела, но очень хорошо правила лошадьми, и Моррис заявил, что она уж, конечно, сладит с двумя старыми верблюдицами.
— Конечно, справлюсь, — подтвердила Салли, довольная тем, что настояла на своем и тоже едет на север. После нескольких дней досуга и отдыха у Мак-Суини она была полна энергии и бодрости и готова к любым испытаниям.
Приятно было принять ванну, вымыть голову, переодеться во все чистое! Но она просто не могла представить себе, как бы она просидела несколько месяцев без всякого дела в этой грязной, шумной гостинице. Однако она жалела о том, что Кон продал своих лошадей. Это были крепкие, выносливые местные лошадки. Ей было бы гораздо приятнее править ими, даже старой клячей Куинни, чем этими верблюдами. Но Куинни уже работала на вороте в руднике, где Фриско был пайщиком.
Фриско один из первых приветствовал их по возвращении из Лощины Кона. И притом так бурно и радостно, словно Моррис был пропавшим без вести братом, а Салли — светом его очей, этих темных очей, которые всегда вызывали в ней тревогу. Узнав, что она тоже намерена ехать в Лейк-Дарлот, Фриско ушам своим не поверил.
Оставшись наедине с Моррисом, он стал настойчиво отговаривать его.
— Ты с ума сошел, Морри, — сказал он, — зачем ты тащишь с собой жену? Местность там ужасная, туземцы злые, и вообще там слишком большая глушь для женщины.
