— Пейте, Петр Глебович, но ума не теряйте! В моем доме стены никогда не слыхали скверных слов. Запомните это! Если выразитесь еще, то не пеняйте на меня: возьму за шиворот — и, как муху, за порог… Не погляжу, что вы большой начальник на болоте.
Иван Павлович замолчал, ниже свесил кудрявую голову. Его широкие плечи свидетельствовали о великой в нем силе, крупные черты лица и изрезанный морщинами лоб говорили об уме и благородстве. Поняв своим пьяным и хитрым умишком, что отец Вари не бросает слов на ветер, Волдырин решил загладить неприятное впечатление. Он поднял стаканчик и, сверкнув белесыми стекляшками глаз, сказал:
— Еще раз, мамаша, за ваше здоровье! — и опрокинул водку в рот.
— Что ж, начальник, пить за мое здоровье? Теперь пейте и кушайте за свое, — скупо улыбнулась Анисья Яковлевна. — Вы угощайтесь, а мне недосуг, пойду к Буренке. — Она поклонилась и вышла.
Когда за нею хлопнула сенная дверь, Иван Павлович схватил бутылку, налил водки в стаканчик и выпил. Потом опять наполнил стаканчик и выпил. Вздохнул и широкой, как лопата, ладонью вытер губы и бороду, зацепил вилкой половинку яблока и положил в рот.
— Это хорошо, что нагоняете меня, — похвалил Волдырин. — Люблю таких, которые мастерски пьют. Хватите еще четыре, Иван Павловичей я пойду в ногу с вами. Хе-хе!
— Папа, — сказала ласково, но с беспокойством Варя из комнатушки, — не пей больше. Ты и так… без мамы…
— Доченька… — отозвался отец и осекся; тряхнув седыми кудрями, он поднялся из-за стола, шагнул к дочери и открыл дверь. — Не стану, хорошая. Пойду помогу матери…
Надев полушубок и малахай, припадая на деревянную ногу, вышел.
Петр Глебович налил себе еще стаканчик, выпил и закусил розовым ломтиком ветчины. Жуя и чавкая, он встал, пригладил волосы на висках, прошелся по зальцу, заглянул в двери комнатушки. Варя стояла спиной к нему, разбирала белье.
«Не слышит, — решил Волдырин, — а может, и слышит, но не желает оглянуться, поглядеть на своего начальника». Он набрался храбрости, переступил порог и положил руку на плечо Вари.
Девушка обернулась и резко сбросила его руку.
— Вы что? — сказала она сухо, и ее насмешливые ледяные глаза остановились на нем. — Что нужно от меня? Идите и допивайте свою водку!
— Варенька, вы знаете, кто я? — отступив от нее, начал Волдырин. — Я могу все сделать для вас, так как глубоко уважаю ваших родителей. Я хозяин на поле…
— Спасибо вам за то, что уважаете родителей, — насмешливо оборвала девушка, — но мне от вас ничего не надо! Выйдите отсюда! — Варя вытолкнула его за порог, закрыла дверь перед его носом, заперла ее на задвижку.
— Однако, — оскорбленно промычал вербовщик. — Ну, подожди же! Посидишь по горло в трясине, так сразу придешь в сознание. Хе-хе! Узнаешь тогда, что за начальник Волдырин, поймешь, как надо отвечать на его ласку!
Сопя и фыркая, он прошелся по комнате. Глаза помутнели, пухлые щеки тряслись, пылали. Вошла Анисья Яковлевна.
— Что же вы не кушаете?
— Я с удовольствием бы, но одному как-то тоскливо. Водка, славная закуска… Мамаша, вы понимаете меня? Хе-хе! Вы и Иван Павлович удалились, а дочка не показывается. Видно, что она у вас робкая, а я к вам и к ней лучше родного.
— Варенька, выйди, поугощай своего начальника, — позвала Анисья Яковлевна и села к столу. — Давайте, Петр Глебович, выпьем… — Она взяла из его руки стаканчик и наполнила его водкой. — Кушайте! Я опять хочу поговорить с вами, Петр Глебович, о доченьке. Не хочется мне пускать ее на болото: молода она еще, неопытна…
— Мама! — позвала Варенька из комнатки.
— Что, доченька?
— Не говори обо мне!
— Видите, какая она у меня, — вздохнув, сказала Анисья Яковлевна. — Упрямая и гордая.
— Мобилизация, — крикнул Волдырин, — от нее никак нельзя освободиться! Конечно, если, хе-хе, принять во внимание, что я начальство, то можно сделать уважение для вас, как престарелых…
— Ничего не надо делать, я иду добровольно, — сказала Варя. — Мама, зачем ведешь такой разговор?
— И она, ваша дочка, права, — подхватил Волдырин, стараясь заглушить слова Вари. — Честь и слава рязанским девушкам! Они каждый год поднимают торф, да как! Героически, хе-хе, по-стахановски!
