— До субботы осталось три дня, ежели не считать нынешний, — проговорила Анисья Яковлевна, расставляя чайную посуду, хлеб и мед на столе.
Петр Глебович встал с коника, повесил свое полупальто на вешалку и прошелся по зальцу. Варенька все еще одевалась в комнатушке. Он видел ее прошлой весной, и она ему очень понравилась. Вербовщик тогда очень жалел, что девушка училась и не подлежала мобилизации на торф. «Ну, теперь-то Варенька не ускользнет от меня», — подумал он, подходя к двери и стараясь заглянуть в спаленку.
— Водочки не выпьете? — спросила тихо Анисья Яковлевна.
— Одну рюмочку, — согласился Петр Глебович, — и только из уважения к вам, мамаша. Я не питок, хе-хе!.. Я деловой человек! Да и, признаться, время теперь не такое, чтобы пить…
— Понимаю, Петр Глебович, большие дела у вас и ответственность большая, — вздохнула Анисья Яковлевна.
— Еще бы, мамаша! — воскликнул Волдырин. — Я больше тысячи людей должен собрать и доставить на свое торфяное поле. Это не шутка! Вы сами знаете, какой теперь народ…
— Что вы, что вы! — мягко возразила Анисья Яковлевна. — Наш рязанский народ хороший, мягкий, честный. Это уже вы напрасно… — Она замолчала, покосилась на дверь комнатушки, склонилась к уху вербовщика и просяще шепнула: — Уж вы мою Вареньку-то пожалейте, не ставьте на очень тяжелую работу…
— Конечно! Что за вопрос, мамаша! Будет ваша Варенька послушна, так мы все для нее сделаем, — нарочито громко проговорил Волдырин. — Будьте покойны, мамаша! — Он взглянул на хозяйку, рассмеялся и хлопнул ее по плечу. — Пожалуйста, мамаша, не сумлевайтесь, ваша Варенька останется довольна, да и вы поблагодарите меня впоследствии, когда она вернется с нарядами и деньгами домой.
Анисья Яковлевна грустно улыбнулась и низко поклонилась вербовщику.
— Уж будьте так добры, порадейте Вареньке, а я и старик отблагодарим… — Смахнув загорелой рукой слезинки со щек, она вышла в сенцы и тут же вернулась с бутылкой водки.
Иван Павлович вошел в избу, снял полушубок и присел к столу.
— А ты, моя старушка, как вижу, бал хочешь устроить!
— Не бал, а просто желаю угостить доброго человека, — смутившись, ответила Анисья Яковлевна мужу. — Да и тебе немножко поднесу.
— Приятно говоришь, Анисьюшка. Теперь сдаюсь. Кутнем немножко во славу побед нашего народа!
Пока Анисья Яковлевна ходила в подвал за закуской, Иван Павлович откупорил бутылку, нарезал хлеба, достал из шкафа граненые стаканчики и поставил их на стол. Хозяйка принесла шинкованной капусты, соленых огурцов, помидоров и большой кусок ветчины. Все это разложила по тарелкам и подала на стол.
— Закуска высший сорт, мировая! — похвалил Волдырин. — При таком закусоне и мараться нечего одной рюмкой. Не посрамим его! Хе-хе!
Иван Павлович взял бутылку и наполнил водкой стаканчики.
Лучи солнца скользнули по завалинке, влетели в окна и зайчиками заискрились по столу, по чистым желтым, как воск, сосновым стенам. В самоваре Петр Глебович увидел свое лицо, не продолговатое, а уродливо толстое и красное, с пунцовым носом, похожим на морковь; пухлые, как сосиски, губы то вытягивались, то сжимались. Он сердито фыркнул и попросил Анисью Яковлевну убрать самовар со стола, пояснив:
— Чай не буду пить, благодарю… Его заменит водка…
Когда самовар был вынесен на кухню, Волдырин облегченно вздохнул. «Вот так куда лучше, без самовара… Пусть он там, на кухне, черту или таракану морду уродует!»
Волдырин пил и ел много, но не пьянел. Анисья Яковлевна вторично ходила в подпол за капустой, наполнила ею уже не тарелку, а целое блюдо. «Пусть лопает, — сказала она себе, — лишь бы Вареньку поставил на легкую работу».
Иван Павлович тоже изрядно выпил и запьянел. Свесив тяжелую голову, он мрачно смотрел на тарелку с зеленовато-серыми помидорами и вдруг спросил:
— А вы что же, начальник девичий, помидоры не кушаете? Не нравятся, а? Все больше на капусту и антоновку налегаете, да еще на ветчину! Вижу, что вы большой сластена!
— Хе-хе! — рассыпал смешок Волдырин. — Хе-хе!
Он поднял стаканчик, выплеснул его содержимое себе в рот и снова набросился на ветчину и на шинкованную капусту. Ел вербовщик быстро, с громким чавканьем, один раз не удержался — рыгнул и матюкнулся. Анисья Яковлевна нахмурилась и отвернулась от гостя. Иван Павлович приподнял левую бровь, твердо сказал:
