— Саале, я люблю тебя, — сказал Танел в отчаянии.
— Уходи. Сатана говорит твоими устами.
Это было уже слишком.
Танел ушел, хлопнув дверью.
Кади была уверена, что бог Саале не в состоянии разлучить ее с Танелом, и еще, что поучения и вмешательство людей действуют отрицательно.
О делах сердечных нельзя ведь говорить так легко и с кондачка. Сначала ей требовалось обдумать, что и как следует сказать.
Однажды вечером, когда Саале мрачная и измученная, с черной шалью на плечах качалась в кресле, Кади, входя со двора, сказала в шутку:
— Ты своим хмурым видом еще накличешь плохую погоду.
Она принесла в комнату полевой цветок, посредине которого сияла капля росы, чтобы Саале полюбовалась, но девушка отвернула голову. Она с враждой думала о Кади, непонимающей ее отчаяния и желающей, чтобы Саале ощутила радость от какой-то ерундовой капли росы.
Сумерки сгущались.
Саале признавалась себе, что грех сделал черствым ее сердце. Тот, кто любит мир, тот, кто мил людям, — тот против бога. И она, Саале, тоже пошла против бога. Она забыла слова матери, что надо держаться за веру, как ракушка за скалу, ибо иначе морская волна оторвет ее от скалы.
А Кади прислушивалась к погоде, потому что, если море не шумело, мир казался вымершим.
Но море шумело.
— Мы же сидим в темноте! — сказала Кади.
— Что с того? — раздалось в ответ.
В темноте легко думается.
И Саале думала: «Господь освещает мир, а не электричество».
Так и сидели они, уставившись в темноту. И Кади рассуждала про себя: «Человек, как темная комната, — ничего внутри не видно».
В эту ночь Саале долго молилась. Но посреди самого глубокого отчаяния поймала себя на желании и надежде: может быть, Танел приходил, а она не услыхала его стука?
Танел не приходил. Ни в этот вечер, ни в последующие. Бог Саале оказался непривычным соперником, и Танелу надо было обо всем хорошенько поразмыслить. Одетый и в шапочке, он лежал на своей железной кровати и даже не отвечал на стук в дверь. Сын Хельви — Мати приходил уже сюда, который раз в день, и все находил новые предлоги для своих посещений.
— Что у тебя опять? — спросил Танел недружелюбно.
Мальчишка протиснулся в дверь.
— Я хотел у тебя о чем-то спросить, — сказал он.
— Ну спрашивай.
— Скажи, ты знаешь Эрика?
— А что?
— Знаешь?
— Не знаю.
Мати подумал немного и спросил еще:
— А Волли ты знаешь?
— Не знаю.
— А Вовку?
— У тебя еще длинный список? Слушай, дружочек, чего ты от меня хочешь?
Мати улыбнулся и сразу же по-свойски и весело взобрался на постель к Танелу.
— В ботинках! — загремел Танел. — Слазь!
— Я их сниму, — пообещал Мати и начал развязывать шнурки. Вообще-то он ходил босиком, но сегодня почему-то случилось, что он оказался в ботинках.
Танел отодвинулся к стене, освободив место для Мати.
— Ты руки тоже моешь иногда?
— Скоро помою, — пообещал Мати. Он лег, заложив руки под затылок, и закинул ногу на согнутое колено.
Так они лежали некоторое время без слов, и Мати вздыхал тяжело и счастливо.
— Ты что вздыхаешь, старина?
Танел не мог не рассмеяться, мати тоже захихикал, прикрывая рукой беззубый рот.
— Подрался? — спросил Танел.
— Не, мамка ниткой выдернула. Он уже давно шатался.
Помолчали еще немного. Затем Мати доверительно сообщил:
— Знаешь, мне тоже нравится одна девочка.
— Да? — спросил Танел с интересом. — Кто же?
Но Мати не назвал имени.
— Так что теперь тебе хана? — спросил Танел сочувственно.
— Да, — признался Мати.
— Она хотя бы красивая?
— Ничего, — считал Мати, — у нее косы.
— Разве косы теперь в моде? — спросил Танел.
Мати пришел в замешательство.
— Я не знаю, — признался он и задумался.
— Не ломай из-за этого голову, — утешал его Танел.
За стеной плакала маленькая сестра Мати. Хельви родила дочку, как и желала. У Мати это не вызывало восторга, потому что крохотная красная плакса сильно мешала ему проводить свободное время в свое удовольствие.
Мати вздохнул и попробовал подумать о другом.
— Танел?
— Что?
— Ты слыхал, что с собакой матери милиционера случилось несчастье?
— Какое?
— Ей прищемило хвост дверью магазина.
— Оторвали хвост?
— Нет. Только половину. Кусочек.
— Оно и лучше, — заметил Танел.
— Почему?
