Самого телефона я не вижу, но предполагаю, что она разговаривает по сотовому, поскольку в районе ста метров (и даже больше) вокруг нас никого не наблюдается. Некоторое время я слежу за ней, а потом возвращаюсь в подворотню.
48.— Тебе страшно?
Она по-прежнему стоит с закрытыми глазами. Не произносит ни слова, только кивает мне в ответ.
— Смотри на меня.
Я жду, но она лишь сильнее зажмуривает глаза.
— Смотри на меня, — повторяю я.
Она зажмуривает глаза.
— Смотри на меня!— твёрдо произношу я и ударяю её по лицу.
Для удара требуется совсем немного.
Кулак и лицо.
Она хватается свободной рукой за щёку и открывает глаза. Я вижу в них страх. Её страх и моя ненависть делают меня бесчувственной. Делают меня непобедимой. Я вижу своё превосходство, и я вижу, что она чувствует, что я способна на всё. Неожиданно она делает попытку вырваться, но я держу её так сильно, что ей не удаётся этого сделать. Она начинает паниковать, замахивается на меня рукой, которую я тоже хватаю.
Я нажимаю ей на руки и опускаю её на колени. У меня это получается легко. Она поддаётся. Может быть, она думает, что так сможет спасти себя, может, она думает, что чётко выполняя мои приказы, она вызовет мою жалость к ней? Нет, ей это не поможет. Я не контролирую себя. Во мне— нет меня. Во мне— лишь дьявол. Во мне— шакал, бес. Теперь она на коленях, и я окончательно возвышена над ней.
Лежачего не бьют. Бред. Бьют. Не надо ложиться.
— Тебе страшно? — переспрашиваю я.
— Да.
Она не знает меня в гневе. Точнее нет, это не гнев.
Это жестокость. Непоколебимая, чёткая жестокость. Столкнуться в подворотне с жестокостью— это страшно.
Она боится.
49. Девушка больше не кричит. Она сидит на скамейке, поджав ноги к себе и обхватив их руками. По её позе я понимаю, что она, скорее всего, плачет. Она — чёрный силуэт — кажется мне беззащитной и маленькой. Мне хочется помочь ей.
50. Она смотрит на меня снизу вверх, и я вижу на её глазах слёзы. Смею признать, что она держалась довольно-таки долго. Теперь она просит меня не убивать её.
— Как ты думаешь, — говорю я, — ей было страшно умирать?
Мы говорим о тебе (если это можно назвать разговором).
Она корчит лицо. То ли от страха, то ли от боли, то ли от вины, то ли ещё от чего-то.
— Так как ты думаешь?! — я перехожу на крик. Я, которая так долго контролировала себя, перехожу на крик.
Она нервно кивает головой.
Я хватаю её за волосы и оттягиваю голову назад. Её шея вся передо мной, и, если бы я была вампиром, а не дьяволом, то с удовольствием бы впилась в неё зубами. На шее висит подвеска — точно такую же я видела на твоей.
Тебя похоронили без этой подвески.
Она просит.
— Я не буду тебя жалеть. Сейчас не время для моей доброты, — спокойно говорю я.
Я понимаю, что всё слишком затягивается, что могут появиться ненужные люди, которые станут осуждать меня, давать против меня показания (да, мы это уже проходили). Люди, которые могут случайно попасть в тёмную подворотню и столкнутся с моей жестокостью.
Всё слишком затягивается. Я достаю нож. Она хочет подняться с колен, убежать. Она, задыхаясь от слёз, что-то говорит, закрывается руками. А во мне столько силы, что я даже не замечаю этого сопротивления. Теперь только взмах. Удар. Кровь. Труп. Улики. Дорога домой. Ужин. Всё по чёткому плану.
Её скорченное лицо. Взмах. Удар.
Аромат её крови. Аромат её смерти. Я жадно вдыхаю ноздрями её последний запах. Смерть её запаха. Смерть её запаха.
Ритуал.
Молитва.
Я ничего не понимаю.
— Что происходит?— спрашиваю я.
— Молитва.
— Перестаньте.
— У каждого своя молитва.
— Так нельзя.
— На тот момент я была уверена, что можно.
Мне продолжать?
— Продолжайте.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ БЛАГОРОДНОСТЬ
51. Девушка по-прежнему сидит на скамейке. Я встаю и подхожу к ней.
— Хватит реветь,— говорю я.— Идём.
Она недоверчиво смотрит на меня.
— Ну, вставай. Идём, — я протягиваю ей руку. Она хватается за неё и поднимается.
— Что случилось?— спрашиваю я.
Она идёт молча, хлюпая носом. Ей надо успокоиться, чтобы она смогла говорить. Я не придумала ещё, куда мы идём. И это не столь важно. Я знаю, что нужна ей. Как приятно быть нужной. Настолько ли я великодушна, насколько хочу казаться? Играю в благородство, когда ещё несколько минут назад совершала преступление. Нет, это была не я. И преступления не было. Меня будут искать с собаками, но я слишком высоко. Я живу у самой крыши. Меня не найдут. Нет улик.
