— Ты же сказала, что не притащишь их в дом. Тогда что они, черт возьми, делают в моей квартире?
И я отвечаю:
— Лэсси устала, и я решила завести ее домой первой.
— То есть она сама тебе об этом сказала? — цедит парень с едва сдерживаемым раздражением. — «Несравненная Эмили, я просто без сил — завези-ка меня домой первой»,
— передразнивает он мнимые слова Лэсси.
И я не могу сдержать улыбки:
— Да, что-то вроде этого она и сказала. — На самом деле, мне просто пришло время кормить Ангелику, и, подхватив дочь с кроватки и уложив ее на полусогнутую руку, начинаю приподнимать край футболки, чтобы приложить ее к груди.
Жду, когда Юлиан отвернется, но он молча наблюдает за каждым моим движением, так что я не выдерживаю, смутившись его неожиданным любопытством.
— Может, уже отвернешься? — спрашиваю парня. — Иначе как бы тебя снова не стошнило при виде моей обнаженной груди.
Он, кажется, не сразу понимает, о чем речь, но все-таки спешит отвернуться, и тут же запинается об одного из мопсов и едва не падает на пол.
— Чертовы псины, — рычит он в сердцах. — Кто вообще может хотеть завести нечто подобное в доме.
— Кто вообще может не хотеть этого, — парирую в ответ.
Юлиан бубнит себе под нос нечто нечленораздельное, должно быть, не предназначенное для женских ушей, и стремительно скрывается в своей спальне. Откуда ровно через секунду раздается его злобный рык:
— Одна из этих… этих… — он явно пытается подобрать слово позабористее, да ни одно из них не кажется ему достаточно подходящим, — маленьких паскуд, — высказывается он наконец, — наделала в мои домашние тапочки.
— Не может быть, — искренне удивляюсь я, и звучит это почти как: «О такой удаче сложно было и помыслить!» И Юлиан вылетает из комнаты с таким перекошенным злобой лицом, что я даже пугаюсь.
— Сама посмотри, — тычет он пальцем в сторону спальни. — А я пошел, знаешь ли. Я под всем этим не подписывался! — И стремительно направляется в сторону входной двери.
Меня накрывает волной паники:
— Ты не можешь уйти, — кричу я ему, не способная даже соскочить с дивана и удержать его за руку — Ангелика все еще лежит у моей груди. — Мне нужно развести собак по домам, а ты должен присмотреть за ребенком.
— Ничего я тебе не должен! — припечатывает Юлиан, захлопывая за собой дверь.
Нет-нет-нет-нет, он не должен был уходить… Не должен был бросать меня один на один пусть и с надуманными (для меня), но такими реальными (для него) проблемами. Где его пробудившиеся чувства долга и ответственности? Где его человечность, в конце концов?
Еще какое-то время сижу в полнейшей прострации, гадая, что же мне теперь делать… Этим своим поступком Юлиан, как будто бы, откинул нас в самое начало пути, заставил усомниться в нашей способности помочь ему измениться… Я уже беру телефон, чтобы написать о случившемся в нашу общую группу, когда дверь вдруг открывается, и я вижу сбежавшего было парня с пакетиком сырных палочек в руках.
— Я думала, ты не вернешься, — произношу с той долей бесконечного облегчения, граничащего с эйфорией, которая заставляет его бросить на меня один из своих насмешливых взглядов. Только насмешка выходит мрачной, больше похожей на безысходность… Я даже поеживаюсь.
— Уведи уже этих монстров из моей квартиры, — кивает он в сторону обоих мопсов, разместившихся на его кровати. — Немедленно. — И шуршит пакетиком, закидывая в рот сырную палочку.
Тогда-то и происходит следующее: Лэсси, мирно похрапывающая у дивана, приоткрывает сначала один глаз, потом второй… вскидывает голову и, сорвавшись с места, подобно боевому коню, услышавшему зов трубы, кидается на Юлиана, выбивая пакетик с сырными палочками у него из рук. Содержимое пакетика дождем просыпается на пол, и повизгивающая от удовольствия Лэсси начинает хрустеть отвоеванным у Юлиана лакомством.
Во мне неоновыми огнями вспыхивают слова ее хозяйки: «Ни в коем случае не давайте ей сырные палочки. Она их буквально не переваривает!»
— Это ведь не сырные палочки? — интересуюсь я совсем тихим голосом. И Юлиан, до этого молча взирающий на свершившееся варварство, зычно припечатывает:
— Ах ты ж наглая псина, это были мои сырные палочки. Вот ведь наказание господне!
