— Не знал, что сюда пускают кого попало, — обращаюсь к симпатичной барменше, и та пожимает плечами.
— Всяко бывает.
А старая перечница поднимается со стула и идет в мою сторону… Боже, только этого мне не хватало! Очень хочется сбежать, вот только некуда, да и штормит меня знатно — лучше бы дождаться опоры в виде двух женских прелестных ручек и всего остального, к ним прилагающегося.
— Что пьете? — интересуется навязчивая старуха, и я приподнимаю стакан.
— «Текилу Бум». Пробовали?
— Мерзкое пойло, — кривится собеседница, чем невольно заинтересовывает. — Я пью только «Лонг-Айленд»… Все остальное — пфф! — водичка с детского утренничка. — И командует: — Девушка, еще две порции. — В сторону Юлиана: — Я угощаю.
Тот вскидывает брови:
— Не каждый день встретишь такую…
— Старуху? — подсказывает бойкая знакомая. — Мне семьдесят пять, и я не стыжусь говорить об этом. — Подхватывает заказанный напиток: — Ну, выпьем за знакомство! Давай, приятель, — и ловко опрокидывает в себя немаленькую такую порцию.
У меня округляются глаза: упасть лицом в грязь перед бойкой старушонкой вовсе не хочется, и порция коктейля почти идет носом, когда я с усилием загоняю ее назад в протестующий против подобного надругательства желудок.
И пока я борюсь с тошнотворными спазмами, старая кошелка всплескивает руками:
— Мамочки моя родная, я ж забыла про апельсин! — И поясняет: — «Лонг-Айленд» без апельсина — все равно, что Париж без Эйфелевой башни… Деточка, — в сторону услужливой барменши, — нам пару долек апельсина, пожалуйста, и… повтори предыдущий заказ. Мы должны сделать все, как надо… Ну, ты готов ко второму кругу? — спрашивает меня с азартным блеском в глазах, и, заметив, должно быть, как меня перекашивает от подобной перспективы (ничего не могу с этим поделать), добавляет: — Парень ты хилый, я погляжу, боязно и настаивать.
Я сглатываю и пьяно вскидываюсь:
— Еще посмотрим, кто из нас хилый. Стакан мне и дольку апельсина!
Новая порция алкоголя заливает носоглотку, и я отфыркиваюсь, подобно захлебнувшемуся коту — в ушах нарастает оглушающий звон, все тело сводит колючей судорогой.
— Что с тобой? — восклицает навязчивая старуха, хватая меня за рукав. Дальше все словно в тумане: меня ведет куда-то в сторону, погружает в ватную какофонию взрывающихся в голове звуков, а потом и вовсе опрокидывает в глубокую темноту…
Я просыпаюсь с оглушительно бухающим в голове набатом из тысячи барабанных установок. Яркий свет из незашторенного окна мучительно режет глаза…
Что за наказание?! Приподнимаю тяжелую голову, придерживая ее руками, словно переполненный водой аквариум, и принимаю, наконец, вертикальное положение.
Ого, я в своей постели! Весьма любопытно.
Все произошедшее прошлым вечером — все, кроме пышногрудой барменши, с которой я собирался развлечься, — кажется довольно смутным и полустертым. Как я вообще вернулся домой? Загадка, как ни крути.
И я все еще продолжаю биться над ее разрешением, когда дверь моей спальни открывается, и в комнату входит моя вчерашняя знакомая, та самая, пышногрудая — я даже глаза округляю.
— Держи вот, — она подает мне стакан воды и таблетку аспирина. — Г олова, должно быть, раскалывается!
Принимаю подаяние и гляжу на нее, не отводя взгляда: она ведет себя так, словно мы давно и близко знакомы.
— Раскалывается, — сиплю, все еще пытаясь уложить вчерашние события в своей голове. И спрашиваю: — А ты здесь как оказалась? Мы с тобой того самого или как?
— Или как, — отзывается девушка, сложив руки на пышной груди. — Ты был просто в зюзю, мне пришлось тащить тебя на себе.
Во мне мгновенно срабатывает первобытный инстинкт, и я протягиваю недовольной девице руку ладонью вверх.
— Хочешь «станцуем» сейчас? — предлагаю с улыбкой. — Я только «за». Утро хорошо на мне сказывается…
Та скептически заламывает бровь.
— Даже с похмелья? — и многозначительно поглядывает на мой пах. — Боюсь, ты себя переоцениваешь!
В этот момент комнату наполняют странные звуки, похожие на жалобное мяуканье новорожденного котенка, и я в недоумении гляжу на девушку, имени которой так и не удосужился узнать.
