Эта девица совершенно ошалела: заполонила мой дом своими вещами, словно так и должно быть. Рассовала их по всем углам — шагу ступить невозможно, чтобы не наткнуться на соски/бутылочки/памперсы/распашонки… Я уже не говорю о самом ребенке, вечно всем недовольном, ноющем существе, поминутно действующем на нервы,
— я даже смотреть на него не могу, не то чтобы пальцем прикоснуться. А эта Эмили вдруг заявляет:
— Если бы ты мог посидеть с ребенком хотя бы в течение часа, это бы сильно повысило мои шансы на успех.
— Посидеть с ребенком? — переспрашиваю, не будучи совершенно уверенным в услышанном. Она, наверное, издевается надо мной!
— Ну да, посидеть с Ангеликой. В этом нет ничего сложного: я покормлю ее перед уходом и уложу спать — ты просто проследишь, чтобы с ней ничего не случилось.
— Чтобы с ней ничего не случилось… — эхом повторяю я, медленно закипая от самой мысли, что она хотя бы допустила нечто подобное. — Ты совсем ополоумела?! — в конце концов, восклицаю несвоим голосом. — Считаешь, что можешь сделать из меня няньку для своего ребенка? Скорее ад замерзнет, чем я соглашусь на подобное.
И она заявляет:
— В таком случае привыкай ко всему этому, — обводит руками устроенный ею хаос, — потому что найти работу с ребенком на руках в разы проблематичнее.
Да вы только посмотрите, какие мы смелые…
— Надо было думать об этом прежде, чем…
Договорить не успеваю.
— Только посмей! — обрывает она меня, хватая диванную подушку. — Я тебе не только подушкой, я тебе туфлей по лбу заеду. — И воинственно глядит на меня из-под растрепавшейся челки.
Она слишком много на себя берет, думается мне в этот момент, оккупировала мою квартиру, так еще рот затыкает. Вот ведь наглая девчонка! Делаю шаг в ее сторону и отбиваю пущенную подушку рукой…
— Не подходи! — буквально верещит она, стараясь убежать от меня. И выдает на бегу очередную абракадабру: — Токио — самый безопасный мегаполис в мире.
Не знаю, какое отношение Токио имеет к моему желанию хорошенько ее проучить, только мы не в Токио, да и злить меня ради собственной безопасности я бы ей не советовал. Ловлю ее со спины и прижимаю к себе…
— Не смей затыкать мне рот в собственном доме, — шиплю прямо в ухо, отплевываясь от забивающих рот волос. Пахнут они, между прочим, весьма неплохо: чем-то медовым, цветочно-пряным. Неожиданно даже для самого себя ощущаю волну неконтролируемого возбуждения: «а она ничего», проносится в моей голове, когда я разворачиваю девчонку лицом к себе и грубо впиваюсь в ее губы поцелуем.
В конце концов, имею право: она живет в моем доме, почему бы ей не заплатить за это натурой. Однако та, похоже, так не считает: секундная заминка — и вот эта пиранья цапает меня за губу. Со всей силы. Злобная фурия! Отпихиваю ее от себя, ощущая вкус крови на языке.
— Что ты наделала, стерва?! — рычу на злобную идиотку, прикладывая к ране бумажное полотенце. — Ты, между прочим, мне должна.
— Это за что, спрашивается?
— За то, что не выставил тебя за дверь. Может быть, именно сейчас и стоит это сделать…
— Не посмеешь, — откликается она на мою угрозу, — женщина в форме придет по твою душу и тогда сам знаешь, что будет. Ничего хорошего для нас обоих! — заключает она.
Замечаю, как вздымается ее пышная грудь, как вьются вокруг головы чуть волнистые каштановые волосы, как раскраснелись бледные щеки… И тут же одергиваю себя: она ведь и не женщина даже: так, дойная корова с писклявым уродцем. Возбуждаться на ее телеса — явный перебор даже для Юлиана Рупперта.
Должно быть, сказывается долгое воздержание: как никак три ночи без секса. Пора, верно, это исправить…
— Советую этой ночью сильно не высовываться, — кидаю вредной девице, направляясь в ванную, полюбоваться на учиненное ею безобразие. — Полагаю, вернусь не один.
