Девушка и скрипка. Жизнь на расстроенных струнах - страница 85

Наверное, в самом начале ее жизненного пути на ней много играли, но именно мне выпала возможность показать ей новый, современный мир. Это не настолько безумная затея, как может показаться. Ее конструкция не устарела, хотя подставка и гриф сделаны из некогда популярных сортов дерева. Когда-то их легко было достать, но сейчас ими почти никто не пользуется, что лишний раз подчеркивает возраст и прекрасную сохранность этой чудесной скрипки. Она цела, сохранна и ослепительна. После того, как я долгие годы выхаживала и, осмелюсь сказать, исцелила множество пострадавших скрипок, впервые все оказалось наоборот. Теперь со скрипкой все в порядке, а выхаживать предстоит скрипача.

Я сыграла на ней все, над чем мне доводилось работать. И все, что я играла, звучало намного лучше. Ах, опять моя пристрастность! Но я не могу ничего с ней поделать. Более того, мне нужно ее принять. По дороге домой я поняла, что Амати сделала для меня то, чего не происходило с тех самых пор, как у меня украли скрипку. Я была расстроена, что нельзя забрать ее домой. Я хотела сыграть на ней еще раз. Еще и еще.

Я ехала по автостраде. Огни горели впереди, огни горели позади меня. И внутри меня тоже все было залито светом. Что-то изменилось во мне. Мой разум пробудился. Казалось, дороге этой нет конца. С этой скрипкой я могла жить, могла изучить ее и наполнить музыкой. А она, в свою очередь, показала бы мне много нового. Мы могли бы сделать вместе немало открытий. Ступить на новую землю. Я могла бы заказать новое произведение молодому композитору. Мин стала мудрее, и в руках у нее была идеальная скрипка. Мы столько всего могли сделать, мы были свободны, ничем и никем не ограничены, и полны чистой радости. Жизнь бурлила у меня внутри.

Ключ нашелся. Он открыл музыку. Открыл Мин.

Мои чувства ко мне вернулись.

Несколько дней назад я впервые выступала на публике. Ничего грандиозного, просто ужин в частном особняке. Некоторых из гостей я знала, большинство были мне незнакомы. Я играла в столовой. Гости сидели за столом, перед ними стояли нетронутые пока что первые блюда. Несколько слушателей, оказавшихся слишком близко, вынуждены были отойти, чтобы нам с моей Амати не было тесно. Я впервые называю ее так — моя Амати.

Выступление предстояло несложное. Просто аккомпанемент к ужину и разговорам. Я выбрала для него Юмореску № 7 Дворжака. Я слышала ее в исполнении Крейслера много лет назад, когда была маленькой, и думала, что для счастья мне достаточно просто играть на скрипке, и ничего другого не нужно. Дворжак написал юмореску, когда отдыхал с семьей в Богемии. К тому моменту он уже пару лет жил в Америке. Но во время этого отдыха он начал собирать материал для цикла, который изначально планировал как фортепианный. Дворжак сделал наброски к первой юмореске 19 июля 1894 года, и полностью закончил все уже через месяц, в августе.

Цикл мгновенно обрел популярность. В Штатах на музыку седьмой юморески даже был написан весьма фривольный текст о железнодорожных туалетах. Она стала одной из моих самых любимых вещей — примером волшебного прикосновения Крейслера. Читая эти строки, вы наверняка думаете, что никогда не слышали ее, но позвольте мне заверить вас, что это не так. В основе юморески — одна из тех мелодий, которые, кажется, существовали всегда. Вы узнаете ее с первых же нот.

Она несет тот редкий дар, от бремени которого некоторые отказываются, особую гармонию, витающую где-то в облаках и ждущую, что ее поймают, запишут и исполнят.

Я часто ее играла в молодости. И теперь я играла ее снова. Звуки наполняли комнату, занимали все пространство, музыка словно вырастала над слушателями, обволакивала их. Амати предназначалась для бо2льших помещений, чем это, и все же именно так, судя по всему, скрипки звучали когда-то на званых вечерах в салонах Вены, Зальцбурга и по всей Европе. Именно так слышали свою музыку Шуберт и Бетховен. Для них она была не просто последовательностью нот. Они по-настоящему глубоко чувствовали физическую составляющую, натяжение струн, страсть исполнителя.

И вот я стою посреди современной копии салона тех времен, играю перед людьми, обратившими ко мне свои лица. Я на рубеже, на пороге — могу войти, могу остаться снаружи. Комнату наполняет юмореска, то очаровательная, то грустная, то изменчивая. Она зовет куда-то. Она словно воспоминание о чем-то, чего с вами никогда не происходило, но воспоминание это у вас в крови, словно наследие предков. Прошлое и будущее, надежда и печаль, сожаления и радость — все здесь, в струнах скрипки и под моими пальцами, в моей руке, в смычке, в легких скрипки. Все, что уже прошло и что ждет впереди, вырывается на свободу, растворяется в воздухе.