Стой! Ну стой же!.. Да останавливайся ты, что ли, в конце-то концов!
Наконец вагон остановился. Пневматические двери секунд пять подумали, потом зашипели, как убежавшее на плите молоко, и разъехались в стороны, освобождая мне выход на улицу. Я выскочила на перрон.
Дальше я действовала, не думая, повинуясь только инстинкту самосохранения, который в этот момент руководил моими поступками. Сами собой в моей голове возникали какие-то мысли, но это было скорее одобрение того, что я уже только что сделала, чем размышление о том, что необходимо предпринять.
Пройдя очень быстрым шагом вперед по ходу движения электрички почти два вагона, я поняла, что это направление выбрано потому, что милиция шла по вагонам тоже по ходу движения электропоезда. Если бы я пошла в обратном направлении, преследующие меня милиционеры наверняка увидели бы меня из окон поезда. Откровенно удаляться от электрички под прямым углом тоже грозило мне опасностью привлечь к себе внимание своим ярким желтым платьем у всего поезда, в том числе и милиции.
Я, словно на трассе слалома, лавировала между пассажирами, толпившимися у вагонов и заходящими в электричку. Пыталась за ними спрятаться от возможных взглядов из задних вагонов.
Как только перрон начал пустеть, я устремилась к ближайшему из нескольких, стоящих на платформе строений. Это оказалась билетная касса. Спрятавшись за ней от окон электрички, я сделала вид, что изучаю висящую на стене доску с расписанием электропоездов, а сама косила глазами, ожидая, что сейчас из-за угла покажется милицейская форма и мне придет конец.
Но ни милицейская форма, ни связанное с ней полное крушение моих надежд так и не показались перед моими глазами. Я слышала, как зашипели, закрываясь, двери электрички, как она набрала ход и постепенно затихла где-то далеко справа от меня.
Теперь как можно быстрее убраться от железной дороги, так неожиданно для меня из комфортного вида транспорта превратившейся в источник повышенной опасности. Придется пережить еще несколько очень неприятных моментов, связанных с необходимостью идти открыто, на виду у всех, не имея возможности ни спрятаться за чью-нибудь широкую спину, ни нырнуть за какой-нибудь угол.
До сих пор я не понимаю, как мне удалось не побежать в панике по этой практически пустой ухтомской платформе, как мне удалось заставить себя идти самым обычным неторопливым шагом утомленного дорогой пассажира, а не нервной, дергающейся походкой человека, скрывающегося от преследования.
Я с ходу проскочила какую-то улицу, свернула на вторую, идущую параллельно железнодорожной ветке, и только здесь разрешила себе оглянуться… За спиной у меня никого не было.
Ноги предательски задрожали. Я разыскала первую попавшуюся лавочку, плюхнулась на нее и тут же разревелась.
Ну почему, почему я должна бегать от каждой тени, напоминающей мне милицейскую фуражку? Почему я не могу спокойно, как все те, кого я оставила в электричке, ехать в Москву? Почему я сижу, не зная, что делать, на этой противной улице какого-то противного подмосковного поселка и реву, как последняя дура?
Я же не совершила ничего противозаконного! Никого не убила, не ограбила, ничего не украла! Государственных секретов никакому врагу не раскрыла! Не знаю я никаких государственных секретов! И не знала никогда. Надеюсь, и знать никогда не буду…
Почему же я вынуждена скрываться? Я зацепилась за слово, мелькнувшее в моей голове. Вот именно – вынуждена. Меня вынудили скрываться, хотя я и не совершала никаких преступлений. И я понятия не имею, откуда взялся этот странный пистолет и почему он вчера утром оказался в моей руке!
Стоп! Пистолет…
Напрасно я представляла себя законопослушной гражданкой. Незаконное ношение оружия… На то, чтобы иметь при себе пистолет, необходимо какое-то разрешение, которого у меня нет. Выкинуть его, что ли, куда-нибудь?
Ну уж нет! Да и пистолет-то тут ни при чем!
Неужели я думаю, что меня из-за этого пистолета ищут? Да наверняка арбатовский уголовный розыск сообщил на меня ориентировку в возможные пункты моего бегства. И в первую очередь – в Москву, там я была совсем недавно, несколько дней назад.
