– Вовсе не жарко. Кондиционер работает на полную мощность. А у тебя на лбу испарина, – заметила Лайма. – Что с тобой, Лиза? Ты какая-то странная сегодня.
– Божественно странная! – с непонятным выражением буркнул от кульмана Родион. Он чувствовал Лизину лихорадку спинным мозгом. И его слегка штормило от этих импульсов, невольно посылаемых во все стороны влюбленной Джульеттой.
Лайма не ощущала знойного напряжения, исходящего от Лизы, ей казалось, что та спит на ходу.
Имея облик невинного ангела, милого ребенка, Лиза, тем не менее, обладала полноценным сексуальным опытом. Обоих партнеров, поэтапно присутствовавших в анамнезе, Лиза в свое время искренне обожала. Алина Владимировна, дама широких взглядов, сама только что отправившая в отставку очередного любовника (двадцативосьмилетнего!), не считала нужным предостерегать от чего-либо великовозрастную дочь. Даже возможную беременность она заранее принимала с терпимостью.
Десять лет назад незамужняя девица с такой насыщенной сексуальной биографией считалась бы падшей женщиной. В начале третьего тысячелетия Елизавету вполне можно было отнести к разряду скромниц. А для мужчин пикантное сочетание невинности и опытности было особенно притягательно…
– Ты давно знакома с Сашей? – как бы между прочим осведомилась Лиза и слегка покраснела.
– С Валдаевым? – вздохнула Лайма.
– Он не назвал фамилии.
– Ты, без сомнения, ему понравилась, – вздохнула Лайма еще раз. В этом вздохе звучали крайняя степень разочарования и обида. Но Лайма должна была признать – мачо Валдаев у Лизы на крючке. Он попался. Он так на нее смотрел!
– Мы с ним дружили. Миллион лет назад. В эпоху Тутанхамона.
– Тутанхамон правил не миллион, а всего три тысячи лет назад, – вставил Родион.
– Ой, не придирайся к словам. И не подслушивай! – сказала Лайма архитектору.
– Подумаешь! – обиделся Родион.
– Так он твой бывший бойфренд? – оживилась Лиза.
– К несчастью, бывший.
– К несчастью? Ты что, не против возобновить отношения?
– Вот еще! – возмутилась Лайма. – Да зачем мне? Ну… Конечно, не против. Ах, не беспокойся! Тебе я не конкурент. Потому как мсье Валдаев, подобно твоей Виолетте, страстно жаждет новизны.
Без сомнения, в состязании с Лаймой у Лизы было только одно преимущество. Она была новенькая и неиспробованная. А так… У Лаймы и ноги были длиннее, и грудь больше, и зубы белее… Да она просто затмевала солнце неземной красотой и восхитительными душевными качествами! Куда уж Елизавете!
– Значит, он непостоянен?
– Он непостоянен, как весенний ветер. Но почему тебя-то это волнует? Ты ведь тоже довольно часто меняешь кавалеров.
– Ты жила у него? – спросила Лиза, не обращая внимания на кроткое замечание Лаймы.
– Угу. Отгрохала ему роскошный ремонт. Теперь, видно, твоя очередь, – усмехнулась Лайма. – Везет мальчику на подруг-дизайнеров.
– А как он… в постели?
– Елизавета! – закричала Лайма так, что Родион, который прислушивался к разговору девушек, выронил ластик и отпрянул от кульмана. – Как тебе не стыдно?!
– А что? – смутилась Лиза. – Давай обсудим.
– Мою интимную жизнь?
Родион якобы в поисках упавшего ластика пополз к столам прелестных дизайнерш. При этом уши у него неуклонно росли, увеличивались и грозили превратиться в параболические антенны.
– А кому еще обсуждать мужчин, как не нам, девочкам? – бесхитростно спросила Лиза.
Лайма гордо вздернула подбородок. Делиться интимными подробностями, живописать альковные сцены казалось ей сущим плебейством, моветоном. А Лизе очень хотелось узнать о сыщике как можно больше.
– Если я тебя обидела, прости!
– Тебе, Лиза, надо учиться быть сдержанной, – раздраженно рекомендовала Лайма. – Менее непосредственной!
– Да… – согласно закивала Лиза. – Да! Часто я думаю – почему я не промолчала, почему сказала так, а не эдак… Но с другой стороны – почему мне нельзя быть искренней? У меня нет в душе черных мыслей. Зачем фальшивить, лукавить, надевать какую-то маску? Почему открыто не выражать свое мнение? Почему бы мне не быть собой? Чем я плоха такая – естественная и откровенная? Но, конечно, конечно, если я обидела тебя вопросом об интимных отношениях с… (тут Лиза не сдержала мечтательной улыбки) с Александром, если это была бестактность, то прости меня, пожалуйста. Я раскаиваюсь!
